Путь Короля. Том 2 - Гарри Гаррисон

Обычай собирать тинг – обычай очень странный, заключил Шеф. Собственно говоря, тинг еще не собрался. Традиционно на Гула-Тинг являлись в период летнего солнцестояния, до которого еще оставалось несколько недель. Во время тинга множество судебных дел рассматривали тридцать шесть выборных мудрейших, представителей земель тинга, трех его fylkir'ов – Согна, Хорда и Фьордса. В этих областях гнездилось множество пиратских банд, каждое лето уходящих в набеги на юг. Нелегко было судить человека за убийство, разбирать земельные тяжбы или дела о наследстве в летний период, когда многие были в набегах или просто не являлись. Поэтому в большинстве случаев собирался малый состав суда, пытавшийся привести стороны к какому-нибудь соглашению и не передавать дело на окончательное рассмотрение полного состава мудрейших. Одновременно в городе не прекращалась торговля, шумели менялы, непрестанно причаливали и отплывали суда.

Шеф был изумлен бьющей в глаза роскошью. Что английские земли богаты и плодородны, он убедился за то короткое время, что правил своей частью страны. Но в норманнские страны на протяжении двух с лишним поколений стекалось серебро и даже золото. Богатые викинги могли платить высокую цену за роскошные вещи, и купцы в погоне за выгодой пробивались, хотя и с опаской, на судах с усиленной командой через воды пиратов Рогаланда. Шел еще поток товаров с севера, включая такие роскошества, о которых Шеф и не слыхивал. Сам он теперь был богат благодаря налогам с Восточной Англии, часть казны Бранд держал для него на «Морже». По настоянию Бранда Шеф купил себе куртку из лучшей водонепроницаемой тюленьей кожи, капюшон ее был отделан волчьим мехом, на котором даже в самую морозную погоду не выступает иней от дыхания. А также обоюдоострый меч доброй шведской стали, с рукоятью, вырезанной из витого рога одного из таинственных животных северных морей, которое Бранд называл нарвалом. Спальный мешок, снаружи обшитый опять же тюленьей кожей шерстью вниз и с пухом северных птиц внутри. Шеф, неохотно тративший деньги, которые никогда не считал своими, провел, однако, так много ночей, дрожа от стужи в негодной одежде под тонким одеялом, что готов был на все, лишь бы никогда больше не испытывать холода. Его поразило терпение мастеров, делавших эти вещи, он изумлялся, как же долго нужно ловить и ощипывать редкую гагу, которая дает самый теплый и легкий в мире пух. Но Бранд лишь рассмеялся на его слова.

– Мы их не добываем, – сказал он. – Их добывают для нас финны.

– Финны? – Шеф никогда не слышал этого слова.

– На севере, – показал Бранд, – где граничат Норвегия и Швеция, рядом с Галогаландом, откуда я родом, земля становится такой суровой, что невозможно вырастить ничего, ни рожь, ни ячмень, ни даже овес. Свиньи умирают от холода, а коров приходится всю зиму кормить в их стойлах. Там в шатрах из шкур живут финны, у них нет лошадей, они переходят с места на место со своими стадами северных оленей. Мы собираем с них дань, Finnskatt. Каждый из них должен раз в год заплатить нам шкурами, мехами, пухом. Они живут охотой и рыболовством, поэтому им нетрудно выполнить свой урок. То, что они добывают сверх дани, они нам продают, а мы продаем здесь или везем на юг. Во всем мире короли одеваются в меха, добытые моими финнами, и цену за них дают королевскую! Но в первую очередь я покупаю масло и сыр. Ни один финн не доит коров, и ни один финн не в силах отказаться от чашки с молоком. Это обмен выгодный.

«Выгодный для вас, – подумал Шеф. – Нелегко, должно быть, собрать такую дань».

По окончании торгов он прошел туда, где решались судебные дела. По большей части люди просто собирались в группы, стоя в полном вооружении, опираясь на копья, выслушивая, что говорят им их друзья и советчики, а также мудрейшие из их округа. Законы в Гула-Тинге были суровые, но мало кому известные, поскольку их никто не записывал. Обязанностью мудрейших было выучить наизусть как можно больше законов – а то и все законодательство, если они собирались на всю жизнь стать судьями, – и объявлять их тяжущимся. Последние могли затем хитрить и увиливать, стараться подыскать более подходящий к их случаю закон либо просто склонять своего противника уладить дело миром, но не могли нахрапом отрицать слова закона.

Однако попадались и такие дела – соблазнение, изнасилование или похищение женщин, в которых законы были ясны, но уж очень сильно накалялись страсти. За два дня Шеф несколько раз слышал, как голоса переходили в крики и звенели мечи. Дважды звали на помощь Ханда, чтобы промыть и перевязать раны, а однажды молчаливые люди увезли уложенный поперек лошади труп.

– Кого-то за это дело сожгут, – отметил Бранд. – Люди здесь непростые, здесь долгое время что-то может сходить с рук. А потом соседи однажды соберутся и подожгут дом. Убьют каждого, кто попытается выскочить. В конечном счете это действует даже на берсерков. Как говорится в саге:

Кто мудр, себя сильнейшим не считает,

Не то вдруг встретит сильных и узнает –

На всякого найдется укорот.

На второй день Шеф бездельничал на солнышке, наблюдая, как Гудмунд яростно торгует две бочки соленой свинины – его умением сбивать цену восхищались даже жертвы, истово клянущиеся, что никогда бы не поверили, что знаменитый покоритель монахов может так разоряться из-за какого-то ломаного пенни. Тут Шеф заметил, что всеобщее внимание отвлеклось на что-то другое, головы повернулись, и народ устремился к камням судебного круга. Гудмунд осекся, выпустил ворот продавца свинины, бросил деньги и последовал за толпой, Шеф торопливо догнал его.

– Что там такое? – спросил он.

Гудмунд пересказал, что сам только что услышал:

– Два человека хотят уладить свое дело по-рогаландски.

– По-рогаландски? А как это?

– Рогаландцы все нищие, до недавних пор у них и мечей-то хороших не было, только сабли вроде твоей да топоры, как у дровосеков. Но все равно, свое дело они знают. Поэтому, когда рогаландцы собираются драться, они не идут на площадку, огороженную ореховыми прутиками, и не делают настоящий хольмганг, в котором ты когда-то участвовал. Нет, они расстилают бычью шкуру и становятся на нее. Сходить с нее нельзя. Потом они дерутся на ножах.

– Это не кажется слишком опасным, – рискнул предположить Шеф.

– Первым делом они связывают между собой свои левые запястья.

Место для таких поединков находилось в ложбине, так что зрители могли встать по ее склонам и все видеть. Шефу и Гудмунду достались места на самом верху. Они увидели, как разостлали бычью шкуру, как вышли противники. Затем жрец Пути произнес напутствие, которого не было слышно наверху, и два норманна медленно сняли рубахи, оставшись в одних штанах. Каждый держал в правой руке длинный широкий нож, похожий на тесак, который носили катапультеры Шефа, но с прямым клинком и отточенным острием – не только рубящее, но и колющее оружие. Кожаную веревку привязали к их левым запястьям. Шеф заметил, что свободной веревки оставалось фута три. Каждый противник наполовину выбрал эту слабину веревки и зажал ее в кулаке, так что в начале драки их левые руки соприкасались. У одного из них, молодого и высокого, длинные светлые волосы перехвачены тесемкой около шеи. Другой был лет на двадцать старше, крепкий лысый мужчина с выражением угрюмой злости на лице.