"Долина смерти". Трагедия 2-й ударной армии - Изольда Иванова

После нескольких неудачных попыток овладеть Спасской Полистью дивизия перешла к обороне. Мне была предоставлена возможность уйти на огневые позиции для кратковременного отдыха и приведения себя в порядок. Появилась новая беда — вшивость. На огневых позициях поставили большую палатку с железными бочками для обогрева и прожаривания белья. Это на какое-то время уменьшало количество насекомых, хотя потом они и восстанавливали свои полчища.

Сутки отдыха прошли быстро, и я опять возвратился на передний край. Там у меня уже появились друзья, которые меня ждали. Я принес им газеты и новости из тыла. Храбрый и спокойный разведчик Кретов стал моим ординарцем, верным и заботливым товарищем. Я был уверен, что в самую критическую минуту он меня не бросит, что впоследствии и подтвердилось.

В это время соседи слева прорвали оборону немцев в районе Мостки — Мясной Бор. В прорыв был введен 13-й кк генерала Гусева. В начале февраля наша дивизия получила приказ передать оборонительную полосу под Спасской Полистью другим частям и наступать в направлении Финев Луг — Любань.

В наших ротах оставалось до 30 % личного состава. Получив пополнение, мы двинулись за кавалеристами. Не стало фуража для лошадей, и было принято решение минимально поддерживать только лошадей артиллерийских упряжек и зарядных ящиков, переведя остальных на подножный корм. Лошади окончательно обессилели. Мне пришлось расстаться со своей любимой Теразкой. Хотел ее пристрелить, чтоб не мучилась, но передумал. Авось кто-нибудь подберет и подкормит…

Дойдя до Ольховки, дивизия развернулась для наступления. Артполк занял боевой порядок, но открыть огонь не удалось. Поступил приказ построиться в исходные колонны и двигаться по левому флангу прорыва в направлении Красной Горки. Впереди шел 1100-й сп, за ним 1098-й полк и наш 894-й ап; 1102-й сп следовал во втором эшелоне.

Путь пролегал по лесам и болотам, лишенным каких бы то ни было дорог. Передвигались только по компасу. Впереди топографы прокладывали маршрут. Глубокий снег, под ним — незамерзающие болота. Гаубицы весом по 2400 кг тонули сразу на оба колеса. Лошади выбивались из сил. Люди — огневики и управленцы — надели лямки и совместно, с помощью подручных материалов тащили на себе через топи орудия. Скорость продвижения определялась метрами, и все же мы старались не отставать от пехоты. На всем пути следования встречалось очень много убитых лошадей — след, оставленный кавалерийским корпусом. Картина ужасная. И это передвижение происходило в непрерывных схватках с отступающим противником. Весь световой день — налеты немецкой авиации. Правда, бомбы, попадая в болото, рвались на большой глубине и осколки причиняли мало вреда, а прямые попадания случались редко.

В начале марта 1100-й сп под командованием подполковника Ковтаря вышел на окраину Любани для встречи с войсками Ленфронта, но тех там не оказалось, и наше наступление оказалось безуспешным. Сосредоточив значительные силы, при поддержке авиации и танков противник контратаковал наши части в районе Красной Горки. В результате 1100-й сп оказался отрезанным и вел тяжелейшие бои в окружении. Два других стрелковых полка и наш артиллерийский вели наступательный бой в направлении Любани, стремясь соединиться с 1100-м полком. Немцы подтянули свежие силы, минометы, артиллерию, танки и организовали ожесточенное сопротивление.

В первых числах марта на НП был убит наш любимый командир батареи младший лейтенант Гунин. Мы его вынесли на огневую позицию и похоронили с воинскими почестями, дав клятву отомстить оккупантам.

Командиром батареи стал ст. лейтенант Булавин. Немцы ожесточенно обстреливали наши позиции из минометов всех калибров. Мины рвались на земле, на верхушках деревьев, образуя массу осколков, от которых мы несли значительные потери.

Я находился на передовом НП в боевых порядках 1-го батальона 1098-го сп. Видимость была очень плохая: сплошной березовый лес и кустарник. Я пытался давать данные для стрельбы двух наших батарей, но огонь становился все слабее: каждый снаряд был на счету.

8 марта командир дивизии И. М. Антюфеев посетил наши боевые порядки. Волей случая я оказался рядом. Комдив подозвал меня. Я представился и тут же получил приказ возглавить сводную роту для атаки шоссе. В мое подчинение передавались 8 бойцов, связисты, ездовые, повара — всего 16 человек. Я собрал людей. Проверили оружие, боеприпасы и заняли исходное положение.

Заработали пулеметы, и мы с криком «Ура!» поднялись в атаку. На этом время для меня надолго остановилось.

Очнулся я только 25 марта, когда сквозь мутный туман увидел людей в белых халатах и услышал чьи-то стоны. Понял, что контужен и нахожусь в полевом госпитале, переполненном ранеными. Горловина у Мясного Бора захлопнулась, и в тыловые госпитали никого не отправляли. Медики ничем, кроме ободряющих слов, помочь не могли.

Я полежал-полежал, да и отправился потихоньку в свою часть. Пешком и на попутках добрался до своей батареи, где меня уже списали. Оказывается, в том бою меня контузило, и мой дорогой Кретов вынес меня с переднего края и доставил в санчасть, откуда я попал в госпиталь.

Наступление 8 марта не удалось, оставшиеся в живых возвратились на исходные позиции. Вскоре и вся дивизия перешла к обороне. 1100-й сп, потеряв в окружении большую часть личного состава, уничтожил боевую технику и в составе 18 человек с боем вышел в ночь на 9 марта в полосе нашей дивизии.

В обороне мы оборудовали на переднем крае защитные стенки из бревен с ячейками для стрельбы и организовали круглосуточное наблюдение за противником. Подвоз снарядов прекратился, и расходовать оставшиеся можно было лишь с разрешения комдива. Патроны к стрелковому оружию пока были, и мы периодически перестреливались с немцами.

В конце марта прежнее положение у Мясного Бора было восстановлено, и к нам прибыло для гаубиц 5 автомобилей марки «Студебеккер». Лошадей, способных передвигаться, отправили с ветфельдшером за Волхов.

Наступила оттепель, и единственная дорога, снабжающая действующую армию всем необходимым, превратилась в сплошное месиво, а окружающая местность — в непроходимое болото. В войска доставлялись только патроны к стрелковому оружию и мины малого калибра. Стало очень трудно с питанием: конина кончилась. С самолетов иногда сбрасывали сухари, но их на всех не хватало. Тогда было принято решение мобилизовать все силы на строительство дороги из подручных материалов. Каждой части был определен свой отрезок дороги. Это был очень тяжелый труд. Люди истощены, шанцевый инструмент для таких целей не приспособлен. Не было даже напильников, чтобы точить пилы, а тупой пилой много ли напилишь? Но работали непрерывно — днем и ночью. У орудия оставались командир и наводчик, все остальные были заняты на дорожных работах или на себе доставляли продукты и снаряды. До тыловых складов было более 50 км, путь туда и обратно занимал 5–6 дней. А много ли принесет человек, если каждый снаряд с зарядом весил 30 кг?

Труд, вложенный в строительство дороги, не окупался в полной мере. Машины часто проваливались, сгребая настил в кучу. Местами настил тонул в болоте, его постоянно приходилось восстанавливать. Вдоль всей дороги дежурили дорожники, вытаскивая застрявшие машины. Это была поистине адская работа…