Белая Башня (Хроники Паэтты) - Александр Федоров

С шести лет девочек готовят. Они должны пить определённые эликсиры, пробуждающие их магические способности. Они учат пользоваться возмущением. Ведь его мало почувствовать, его нужно направить себе на пользу. Со временем это будет делать очень просто, это станет естеством. А поначалу мы заучиваем определённые заклинания. Это своего рода мантры, которые позволяют сосредоточиться на возмущении. Произнося определённые слова с определёнными интонациями, мы как бы настраиваемся. Но потом они становятся не нужны, и магини-лирры способны творить магию одними только мыслями.

Но всё же главное в учёбе – это подготовка к пробуждению, как мы это называем. То есть к тому моменту, когда девочка-лирра станет магиней. Эта подготовка – исключительно психологическая. Дело в том, что пробуждение… это очень своеобразный процесс.

Он наступает у каждой девочки индивидуально, но всегда – с первой лунной кровью. Именно в этот момент первого в жизни девочки кровотечения организм, заранее подготовленный эликсирами, преображается. Причём весьма жестоко. В отличие от людей, лирры должны платить за право пользоваться магическими способностями. И платить немалую цену. Причём, чем выше цена, тем больше будет даровано. У моей подруги-однокурсницы Оливы выпали все зубы и волосы. Вот прямо так, в один момент. Но вообще за время обучения в Наэлирро я видела и более жуткие вещи.

Мне было девять, когда я увидела одну из воспитанниц, которая накануне перенесла пробуждение. Её глазные яблоки были молочно-белыми, будто сваренными. И кричала она так, будто они до сих пор варились в кипятке, хотя после пробуждения прошло уже больше суток. А ещё у одной кости на руках и ногах скрутило дугой в прямом смысле слова. Рассказывают, что самая могущественная из магинь-лирр Дайтелла вообще полностью парализована. Якобы она не может пошевелить вообще ничем – не моргает, не может сглатывать слюну и даже дыхание её поддерживается лишь силой её магии.

– Да в гробу я видал такое могущество!.. – скривился Бин. – Что толку от него, если ты лежишь целыми днями, как бревно?

– Не скажи. Многие отдали бы всё ради этого. Собственно, они всё и отдают. Если по одному мановению твоей мысли расступаются воды в море, если ты читаешь в душах людей всё самое сокровенное, даже если они находятся во многих милях6 от тебя…

– Толку-то читать, если сказать об этом ты не можешь… – фыркнул Бин.

– А для чего говорить? Если тебе будет нужно, твой голос громом раздастся в головах тысяч людей. Ты можешь создать огненные письмена прямо в небе, и их увидят миллионы.

– То есть, ты бы тоже так хотела? – посмотрел на лирру Бин.

– Вероятно, нет, – несколько растерянно ответила Мэйлинн. – Понимаешь, никто точно не знает, какие факторы влияют на то, как даются способности магиням, и чем за это они должны платить. Считается, что всё это во власти самой лирры. Каждая имеет какие-то амбиции и хочет стать более или менее сильной магиней. Главное – на что ты готова решиться ради этого. Ну и что ты хочешь получить взамен. Как у нас говорят: «Рушить горы или заборы?». В конечном итоге решаешь, наверное, именно ты. Только вот это решение лежит не в плоскости рассудка, а где-то гораздо-гораздо глубже. Именно поэтому с шести лет нас и готовят к пробуждению. Нам честно показывают все те телесные увечья, которые постигают магинь. Но и демонстрируют возможности, которые они приобретают.

За годы в Наэлирро я видела почти три десятка выпускниц. Конечно, большинство из них отделывается какими-нибудь выпавшими зубами, как Олива, или там чесоткой. Но и магические способности их будут невелики. Так – предсказания на ближайший день, или, к примеру, вызвать дождь над полем… У одной магини после пробуждения загнила грудь. Она покрылась чёрными жилами, а из сосков постоянно сочился гной. Её магические силы будут не в пример сильнее.

В общем, нам показывали обе стороны медали, и дальше уже каждая из нас, где-то в глубинах подсознания, наверное, решала – что же ей ближе. Наиболее сильные и фанатичные уже в шесть лет мечтали стать такими, как Дайтелла. Но говорить, что хочешь и хотеть – не одно и то же. Поэтому за время моего пребывания в Школе никого подобного не возникло, хотя и появилось несколько сильных волшебниц, как я только что сказала.

– Но по тебе не видно никаких изменений… – растерянно проговорил Бин. – Или у тебя ещё… – он покраснел и стушевался.

– У меня уже были лунные кровотечения, если ты об этом. Но… Я не стала магиней. В этом-то всё и дело. Я – первая в истории лирра из Школы Наэлирро, которая не пробудилась, – с отчаяньем воскликнула Мэйлинн и даже закрыла лицо руками.

– Может, ты просто не заметила? – робко, с явной попыткой утешить пробормотал Бин и сделал шаг к лирре с явным желанием если и не обнять, то хотя бы положить руку ей на плечо. Однако Мэйлинн резко отдёрнулась и повернулась к Бину с какой-то даже злостью.

– Не заметила??? Не говори ерунды!!! Что ты можешь об этом знать? Как я могла такое не заметить? Пробуждение сразу чувствуется! – в её глазах вскипели слёзы. Видно, она давно давила в себе эти чувства, но вот они вырвались наружу.

– Прости меня, я идиот! – в полном отчаянии вскричал Бин и глупо остановился, так и не решив, что ему делать дальше – бежать подальше или всё-таки обнять плачущую лирру.

Как не странно, но именно это комичное отчаяние сработало. Мэйлинн вдруг засмеялась сквозь слёзы.

– Ты не идиот, Бин, – тепло сказала она. – Просто ты многого не знаешь.

– Ну да. Но я исправлюсь! – Бин понимал, что несёт чушь, но сейчас он готов был на любую выходку, лишь бы Мэйлинн больше не плакала.

Так они стояли некоторое время – он, заискивающе глядя ей в глаза и, должно быть, пытаясь прочитать в них какие-то инструкции, и она – утирая слёзы широким серым рукавом и смеясь сквозь слёзы.

– Ну пошли, что ли? – шмыгнув носом, спросила Мэйлинн.

– Да, пошли. Прости меня ещё раз, – горячо попросил Бин.

– Да брось ты! Я не сержусь, потому что ты ни в чём не виноват. Это я. Просто до сих пор не было возможности ни с кем об этом поговорить вот так вот, просто… Вот и расклеилась.

– А как же твои подруги? Преподаватели?

– С подругами после этого я не виделась ни разу. Меня тут же поселили в отдельном флигеле. Наверное, чтоб не смущала остальных, – горько добавила лирра. – А преподаватели… Они скорее допрашивали, чем разговаривали. Смотрели на меня, как на какую-нибудь неведомую зверюшку. Я же – феномен! Наверное, дай им волю, они бы и вскрыли меня, чтоб посмотреть, что внутри. Да и вопросы задавали – один ужасней другого. От самых невинных – не выливала ли я эликсиры, вместо того, чтобы принимать их, до, например, вопроса, не было ли у меня соития с кем-либо, или же не было ли у моей матери любовника из числа людей… Представляешь? Задавать такие вопросы двадцатилетней лирре!

– Что?? – Бин даже споткнулся. – Тебе двадцать?