Кровавая наследница - Амели Вэнь Чжао

Аффиниты, у которых не было средств подкупить представителей власти, были вынуждены регистрироваться, и сведения об их силе родства указывались в удостоверении личности. Как граждане империи, они имели право искать работу – но штамп в документах ставил на них клеймо иных, отличающихся от большинства, существ, от которых стоит держаться подальше и даже бояться.

Кирилия придумала способ контролировать этих людей с их данным богами даром с помощью черного камня и божевосха. Когда в Кирилию потянулись иммигранты из других государств, желающие попытать счастья в богатейшей империи мира, торговцы тут же воспользовались шансом наживиться на них.

Так появились брокеры. Они стали заманивать ищущих работу иностранцев в Кирилию лживыми обещаниями лучших условий труда и большего заработка, чтобы потом вынудить их подписать невыгодный для них договор и запереть в далекой империи, поймав в ловушку. Со временем торговля аффинитами набирала обороты, оставаясь при этом в тени закона.

Благородная или нет, девушка была аффинитом в бегах. И Рамсону не хотелось ввязываться в подобную историю.

Проще было закрыть глаза на этот факт.

В любом случае ей было что скрывать. Если Рамсон и обладал каким-то талантом, это была способность выведывать секреты, не важно, как глубоко они были запрятаны.

Она продолжала упрямо молчать, и Рамсон решил задать относительно безобидный вопрос:

– Это правда, что солнечное вино вкуснее на юге?

Дальше они продолжали в том же духе: Рамсон без остановки говорил и вытягивал из девушки ответы из одного-двух слов. Несмотря на болтовню, он чувствовал, как немеют руки и ноги и как растет усталость в мышцах. Вокруг постепенно темнело, и ему приходилось напрягать глаза, чтобы понять, где деревья, а где их тени.

Время, казалось, шло по кругу, и Рамсон стал сомневаться, не плутает ли он сам. Невыносимый холод сковал его мысли; он постоянно оглядывался через плечо, когда ему слышался то хруст ветки, то скрип снега. Опасности, подстерегавшие на просторах Кирилийской империи, отличались от тех, с которыми он имел дело дома; он слышал о духах льда – сивинциях, – что возникали из снега, а потом, годы спустя, пропавших путников находили в скованной мерзлотой земле. Ледоволки появлялись из ниоткуда и охотились в стаях. Рамсон никогда не путешествовал без огнешара, ровный свет которого по ночам отпугивал обитателей северной тайги. Сейчас же казалось, что тьма наступает.

Рамсон остановился. В ушах звенел пульс… и что-то еще. Он прислушался. Ему не хватало успокаивающей теплоты огнешара: обычно он лежал в его ладонях и освещал путь. Темнота же порождала темные мысли.

И вдруг он услышал: хрусть-хрусть-хрусть –  ломались ветки, шумел подлесок в нескольких десятках шагов позади.

Кто-то или что-то преследовало их.

Рамсона обуял страх. Он спрятался за ближайшим деревом и, удобнее перехватив ведьму на спине, застыл и попытался прислушаться, чтобы различить хоть что-нибудь, помимо стука собственного сердца.

Вот оно. Треск приближался, будто нечто огромное двигалось через лес. Затаив дыхание, он решился выглянуть из-за дерева и почувствовал, что его ноги подгибаются.

Громадная темная фигура, пошатываясь, проходила мимо, так близко, что Рамсон почувствовал затхлый запах влажной шерсти. Существо остановилось, принюхалось. Раздался хриплый рык. Когда оно повернуло голову, чтобы осмотреться по сторонам, сердце Рамсона ушло в пятки. Он различил массивную тушу, бледную морду и блестящие белые глаза. Лунный медведь. Грозный хищник северной империи: рассказы о нем передавались охотниками шепотом, каждый из них молился, чтобы не встретиться со зверем.

Рамсон почувствовал, как тело ведьмы начинает сползать со спины. Ему в голову пришла мысль – такая мерзкая, что стало стыдно. Но это не помешало обдумать ее получше. Если он бросит девушку на растерзание медведю и побежит, возможно, он спасется. Она уже была без сознания. И если они в ближайшее время не доберутся до теплого места, шансы на то, что она очнется, предельно малы. Он чуть не издал что-то среднее между смехом и всхлипом, когда неизбежно вспомнил известную кирилийскую шутку. Он буквально оказался между Медведем и Дураком.

Лунный медведь вскинул косматую голову. Его огромная фигура замерла. Зверь навострил уши.

И повернулся к ним.

Рамсон увидел мертвенно-бледный блеск его глаз и острых как лезвие клыков. Невзирая на дрожь в ногах, он принял оборонительную стойку. В свободной руке у него появился кинжал.

Не было ни одного чертового шанса, что он, замерзший, скованный судорогами, с девушкой без сознания за плечами, победит в этой схватке. Но несмотря на жизни, которые разрушил, на зло, что сотворил, Рамсон знал, что он не был бы собой, если бы не попытался.

В дюжине шагов внезапно раздался шорох кустарника, как будто на них набрело напуганное животное. Рамсон застыл на месте.

Внимание лунного медведя переключилось. Его огромная, больше, чем человеческое туловище, голова медленно повернулась.

Кусты снова зашевелились. Что-то пулей вылетело оттуда и бросилось бежать в противоположном от них направлении. Рамсон слышал, как оно ломает ветки деревьев и кустов на пути.

Лунный медведь издал утробный рык. Его гигантская туша развернулась, и он, не оборачиваясь, устремился в сторону звука.

Рамсон дождался, пока треск и рык стихли, и только тогда позволил себе выдохнуть. Он привалился к дереву, перекладывая вес аффинитки на плечи. Наступала ночь, а их укрытия нигде не было видно.

За спиной раздался хруст ветки. Рамсон повернулся, сильнее сжимая кинжал. И вгляделся.

У дерева на фоне снега и лунного света вырисовывался силуэт. Нет, не силуэт – ребенок. Девочка подняла руку и жестом пригласила следовать за ней.

Рамсон пошел. Если ему предстоит драться, уж лучше с ребенком, который едва достает ему до пояса, чем с лунным медведем.

Казалось, они шли целую вечность. Усталость становилась все более невыносимой, и Рамсон заметил, что он все чаще и чаще спотыкается. Девочка брела меж теней как лесной дух.

Еще несколько десятков шагов. Снег серебрился, на его фоне четко вырисовывались деревья. Свет, – догадался Рамсон. Свет, исходящий откуда-то неподалеку.

Постепенно лес расступился, и показалась опушка с деревянной избой. Горящий в одном из окон свет лился на ровный снег. У Рамсона чуть не подогнулись колени от прилива счастья.

Поспешив вперед, девочка открыла тонкую деревянную дверь и вошла в дом.

В очаге потрескивал огонь. Тепло окутало Рамсона, как объятья матери. Он застонал, уложил ведьму рядом с огнем и стал стягивать с себя ледяную одежду. Пальцы соскальзывали с пуговиц, и ему едва хватило сил снять рубаху. Полураздевшись, он сполз на пол, впитывая в себя тепло сухого дерева.

Ему хотелось больше никогда не вставать, не напрягать хоть один мускул. Но через некоторое время он услышал шуршание и шаги легких маленьких ножек. Рамсон открыл один глаз.