Сломанные девочки - Симона Сент-Джеймс

Во время игры Роберта словно переставала думать и просто существовала в своем теле, каждая частичка которого двигалась в идеальной гармонии с другими. На поле не было болтовни, партий или компаний, сплетен или вранья. Девочки играли в утренних сумерках почти в полной тишине. Их лица были напряжены, они тяжело дышали. В такие моменты Роберта больше не тосковала по дому и не вспоминала свою комнату, вид из окна на аккуратную уютную улочку, плед на кровати, который сшила ей бабушка, и шкатулку, подарок матери на тринадцатилетие. Ей не хватило духу взять шкатулку с собой в Айдлуайлд, где ее могли украсть другие девочки-незнакомки, готовые шарить в ее вещах в общей спальне.

Пэт Карриво отдала ей пас, и Роберта быстро повела мяч по полю, уклоняясь от других девочек, атаковавших ее с обеих сторон. Ее кроссовки скрипели и хлюпали в траве, коса на голове промокла насквозь, дождь стекал по шее за воротник, но ей нравилось, как он холодит разгоряченную кожу. Она кружила вокруг ворот, но тут Синди Беншоу сделала быстрый выпад и перехватила мяч самым кончиком клюшки. Роберта отбежала назад, чтобы не столкнуться с ней, Синди помчалась с мячом вперед, и Роберта последовала за ней.

Теперь она чувствовала, что летит. Ее тело согрелось, и она почти не ощущала, как ноги касаются земли. Легким было больно от резкого дыхания. Ее было не остановить. И она больше не представляла себе лицо дяди Вэна, брата ее отца, который в прошлом году приехал пожить у них, когда его бросила жена и он потерял работу. Когда-то дядя Вэн воевал в Нормандии, а теперь не мог спать и работать. Сбоку на шее у него был огромный шрам, про который он никогда не говорил. Ладони у него были большие и мозолистые, Роберте казалось, что такими можно убить, – даже когда он просто клал их на колени и час за часом слушал радио. Она больше не думала о том, как однажды открыла дверь гаража и увидела там дядю Вэна, одного, скорчившегося на своем кресле. Как она увидела…

Над головой Роберты закричали птицы, а в лицо ей брызнула вода, тут же смешавшись со стекающим по вискам потом. Ее тело горело, и это чувство вызывало в ней восторг. Она хотела, чтобы это никогда не заканчивалось.

В тот день, открыв дверь гаража, она закричала – и больше не разговаривала. Днями, неделями, месяцами. Как только она открывала рот, мысли отключались, и в голове возникала пустота, вытеснявшая все слова. Сначала встревоженные родители отвели ее к врачу, опасаясь за ее физическое здоровье. Потом был еще один врач, а потом – какой позор для семьи! – психиатр. На всех этих приемах Роберта не произнесла ни слова. Она понимала, как все хотят, чтобы она снова стала прежней – что-то сделала, что-то сказала. Но она снова и снова видела перед собой только открывающуюся дверь гаража – и пустоту за ней. Роберта не могла объяснить им всем, что слова покинули ее и сказать ей нечего.

Так она оказалась в Айдлуайлде. Родители не знали, что делать с упрямым подростком, который отказывается говорить, а потому решили избавиться от нее. Первую неделю в школе Роберта молчала, а потом учительница задала ей вопрос, и она ответила на него голосом, скрипучим, как ржавое колодезное ведро. Свои первые слова за много месяцев она произнесла в ужасной школе, которую так ненавидели все девочки.

Речь казалась чудом и одновременно чем-то естественным. Гаражная дверь все реже и реже появлялась в ее голове, а на поле так и вовсе полностью исчезала. Ее тело получало власть над разумом, и она чувствовала умиротворение.

Первая половина матча закончилась, и Бренда свистнула, объявляя перерыв. Девочки стали разбредаться с поля. Роберта бросила клюшку и наклонилась, уперев руки в колени и восстанавливая дыхание. Она видела, как другие девочки проходят мимо нее. Краем глаза она заметила какое-то движение, колыхание ткани и повернулась, ожидая увидеть еще одну девочку, переводящую дух. Но там никого не было. Тяжело дыша, Роберта повернулась назад и уставилась в землю. Прямо сейчас ее соседки по комнате, наверное, только просыпаются, посапывая вместе с другими в коридоре в очереди в ванную, толкаются, переодеваясь для занятий.

Когда Роберта была в компании своих соседок, она могла говорить. Она привыкла к ним и даже стала зависима от их постоянного присутствия, иногда чуть-чуть раздражающего. Она легко могла представить их прямо сейчас: Кейти – жаркая красота и пофигизм, Сисси – мягкие линии тела, доверие и доброта, и Соня – тоненькая, несгибаемая, скрывающая какой-то надлом внутри. В этом месте, с этими девочками Роберта могла разговаривать, но когда мама (одна, без папы) приехала ее навестить, язык отказался подчиняться Роберте, и слова снова исчезли.

– Сейчас не лучшее время, чтобы возвращаться домой, – сказала мама.

Она снова заметила краем глаза движение, выпрямилась и повернулась. Опять ничего. Роберта провела рукой по лбу и виску, надеясь, что это была просто прилипшая прядь, хотя то, что двигалось, вообще не было похоже на волосы. Скорее это был взмах юбки, будто рядом прошла другая девчонка. Роберте даже показалось, что она слышала шаги, хотя это уж точно было невозможно. На поле, кроме нее, никого не было.

Роберта повернулась и посмотрела на группу девочек, сбившихся в кучу под навесом от дождя. Джинни поглядела на нее, сощурившись, но не скомандовала подойти. Роберта внезапно почувствовала, что словно примерзла к своему месту, пускай ее и поливал дождь, пускай ноги ее насквозь промокли, а под сырую форму заползал холод. По полю что-то двигалось, и ей никак не удавалось сфокусировать взгляд. А Джинни, глядя прямо на Роберту, и вовсе этого не видела.

Затем она услышала за спиной звук, похожий на тихий, крадущийся шаг, а потом ветер донес откуда-то из-за деревьев звуки голоса. Этот голос пел.

«В эту ночь под луной я буду с тобой, крошка…»

Пот на висках Роберты стал горячим, руки задрожали. Она снова повернулась, осмотрелась вокруг себя, но увидела только пустое поле, на которое падал дождь. Другие девочки стояли группой, повернувшись к ней спиной, и переводили дыхание или сплетничали.

«В эту ночь под луной…»

Роберте пришлось сделать усилие, чтобы сдвинуться с места. Ноги скрипели и тряслись, как проржавевшие детали старой машины, но она шагнула вперед, а потом еще раз и еще раз. Она знала эту песню. Ее крутили на радио Кей-Пи-Эл-Уай в передаче «День с будущей звездой эстрады» вместе с другими хитами времен войны. Дядя Вэн слушал эту передачу каждый день. Песня называлась «Мои мечты все ближе с каждым днем», и в тот день она играла по радио. Роберта помнила, как звук отражался от голых стен и бетонного пола в гараже, когда она открыла дверь.

«…я буду с тобой, крошка».

Но это было не радио и не пластинка. Это был голос, который шел из-за деревьев – нет, с другого конца поля. Всего лишь обрывок звука, едва слышный и тут же улетучившийся. Роберта побежала к другим девочкам, чувствуя, как по спине ползут мурашки от страха. Она смотрела в спины девчонок, спрятавшихся под навесом от дождя, и ее ноги двигались все быстрее и быстрее.

Дядя Вэн. Сидящий на стуле в гараже, наклонившись вперед. С пистолетом, приставленным к голове. Кожа у него покрыта потом. Играет эта красивая песня, и дядя Вэн плачет, плачет…