Смертельная любовь - Ольга Кучкина

Он редко с кем был на ты. Был – с нею. Она ему пишет: «Крепко тебя целую. Твоя Инесса». Он подписывается конспиративно: «преданный Вам Ваш Базиль».

Потом перестал подписываться. И перешел на вы.

Русская революция отняла его у женщины, потребовав всего без остатка. Из лирики осталась, кажется, одна любовь к «Патетической» Бетховена. Ему играла ее она.

На Кавказе Арманд начала вести дневник. Дневник также подвергся последующим выдиркам. И все же важная запись сохранилась: «Раньше я, бывало, к каждому человеку подходила с теплым чувством. Теперь я ко всем равнодушна. А главное – почти со всеми скучаю… Будто отдав все свои силы, всю свою страсть В. И. и делу работы, в нем (в сердце. – О. К. ) истощились все источники любви, которыми оно раньше было так богато…»

Ленин был уверен, что сможет без Инессы. Оказалось – не смог.

После ее смерти ему делается все хуже. Весной следующего года он еще выразит по-человечески свою печаль: «Не можете ли Вы распорядиться о посадке цветов на могиле Инессы Арманд?»

Уже с лета его начнут мучить невралгии, головная боль и бессонница, он напишет множество «расстрельных» и просто жестоких записок.

Он признается: «Я болен и туп».

Отпуска станут следовать один за другим.

А однажды зимой по Москве прокатится слух, что Ленин бредит и его преследует Божья Матерь…

Что с ним стало, можно видеть на страшной фотографии, которую прятали десятки лет, но и ей пришел черед: он обездвиженный, в инвалидном кресле, исхудалое лицо, безумные глаза, вид полного идиота.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

В ночь с 7 на 8 июля 1851 года в Турине, близ Кариньянского дворца, проезжала почтовая карета, в которой сидела женщина в белом. Тонкое лицо с выразительными темно-синими глазами под густыми бровями носило печать перенесенных страданий.

Глубокое волнение, испытываемое ею в эту минуту, закрашивало старые письмена новыми.

В окно кареты она увидала человека, которого узнала бы в любой толпе, не то что на пустынной площади, овеваемой сирокко. «Ты тут?..» – только и сумела произнести она.

Он отворил дверцы. Она бросилась ему на шею.

Она была в белом при первом их свиданье, 3 марта 1838 года, когда он, ссыльный, тайно приезжал в Москву с единственной целью повидать ее. Белым было и венчальное платье 9 мая того же года.

…Александр Герцен собирал, перебирал эти даты, как скряга перебирает драгоценности, вместе с датами революции в Италии и Франции, чему был свидетель и участник, или датой открытия вольного печатного станка в Лондоне, чего был инициатор и сам же исполнитель. Искандер (восточное – Александр) – так подписывал то, что выходило из-под его пера.

Он скажет: «Я отрицаю то царственное место, которое дают любви в жизни, я отрицаю ее самодержавную власть…»

Однако последние минуты Наташи изложены им в следующих словах: «…А между тем в спальной догорала, слабо мерцая, великая жизнь…»

Великая – о жене!..

* * *

Он встретил удивительную женщину.

Она была его возлюбленной.

Матерью его детей.

Сестрой – степень родства действительно имелась, но еще ему нравилось так обращаться к ней в письмах.

Она разделяла его идеи.

Ей, бывшей и ушедшей, обязан он той полнотой человеческого осуществления, которой и мы обязаны, читая его потрясающую книгу «Былое и думы».

Она ждала его из ссылки. «Государь “за мнения” посылает в Сибирь, за стихи морит в казематах… скорее готовы простить воровство и взятки, убийство и разбой, чем наглость человеческого достоинства и дерзость независимой речи…»

Она была другом его друзьям, «нашим», Огареву, Кетчеру, Грановскому, а позже Белинскому и Бакунину. «Такого круга людей талантливых, развитых, многосторонних и чистых я не встречал потом нигде…»

Она не замыкала интересов личным, частным («частная жизнь, не знающая ничего за порогом своего дома, как бы она ни устроилась, бедна»), а напротив, размыкала в широкий мир общего («работать столько же для рода, сколько для себя, словом, развить эгоистическое сердце во всех скорбящее…»).

Но эта любовь, бЧльшая, чем любовь, эта дружба, бЧльшая, чем дружба, эта семья, бЧльшая, чем семья, – оказались под угрозой.

Рядом с Александром и Натали объявилось существо мятущееся, нервное, крайне лирическое и крайне эгоцентричное – поэт Гервег.

Он клялся в вечных чувствах обоим, от обоих требовал обратных клятв, но «предметом» была Натали.

И случилось непоправимое. Она, горячо любившая одного, мало-помалу обнаружила себя вовлеченной в переживания другого. Чистота, искренность и верность не позволили скрыть от мужа чувств, в каких была невольна. Удар, обрушившийся на него, был нестерпим.

Однажды утром он отчего-то взял и перечел свою старую повесть «Кто виноват?» и с ужасом увидел, что там – тот же роковой треугольник. В финале «потухающая, ненадежная героиня», герой, «задавленный горем, молился богу и пил». Неужто пророчество?

«Я пил что попало – скидам, коньяк, старый белет, пил ночью один и днем с Энгельсоном…» – это уже не литература. Это жизнь.

После немыслимых сцен со стороны Гервега, горчайших мук ревности Герцена, слез и отчаяния Натали, после месяцев неизъяснимых страданий Герцен получит от нее письмо: