Лямур, тужур и абажур - Наталья Александрова

– О, ребята! – заорал он в полном восторге. – Я понял! У Чалкиной завелся сердечный друг – вот эта вот тетя! Галкина, да ты лесбиянка? Не бойся, мы никому не скажем!

– Силиконов, прекрати! – закричала Маша на грани истерики. – Как ты можешь?

Я поняла, что передо мной стояла неразлучная троица – Звонарев, Силиконов и Каплер – те трое парней, которые остались последние в аудитории вчера, когда у Маши украли сумку. Понятно теперь, почему Маша ничего им не сказала, все равно ничем не помогли бы, а только гадостей наговорили.

– Уж извините, что нарушили ваше уединение! – глумливо расшаркался чернявый. – Что ж ты, Палкина, нас с дружком не познакомишь? Не чужие все-таки…

– Вот именно! – Лысый ловко ввинтился между нами и схватил с тарелки булочку с маком.

Я оторопела от такой наглости, а этот паразит откусил едва ли не половину и положил булку снова на тарелку.

Я, конечно, девушка не то чтобы скромная, но неконфликтная. Сама на скандал нарываться никогда не стану, а если меня обругают, к примеру в общественном транспорте, предпочитаю лишний раз промолчать. И в семейной жизни вечно я своему муженьку уступала. За что и получила. Но сейчас я находилась на работе, и это придавало мне решимости. Кроме того, дядя Вася в доступной форме объяснил мне, что профессия частного детектива довольно опасная, и показал несколько простых способов, как можно постоять за себя.

Я поставила тарелку на стол, и через наши головы к ней тут же потянулся самый высокий из парней. Своей длинной клешней он нацелился на мою конфету. Но не тут-то было. Я довольно чувствительно ударила его по руке и тут же всем весом наступила ему на ногу. Парень охнул и отскочил от стола, ему стало не до конфеты.

– Теперь с тобой, – сказала я лысому, пренебрежительно окидывая взглядом его драные джинсы. – Не холодно? Яйца не отморозишь? Или они тебе не нужны? – Я указала глазами на серьгу в его ухе.

Где там носят эти голубые серьгу, в каком ухе, в левом или правом, мне без разницы, права я была или не права насчет лысого, но он, кажется, обиделся. Во всяком случае, очень удивился – похоже, впервые получил отпор.

– А теперь, козлы, срочно отвалите от нее как можно дальше! – сурово сказала я. – Ты, голодный, булочку можешь доесть, если уж совсем обнищал, я Маше еще куплю.

– Ребята, – очнулся чернявый, – что она себе позволяет?

Быстрым движением я схватила его за волосы и дернула изо всех сил. Волосы выдержали – крепкие, густые, зато у парня чуть искры из глаз не посыпались.

– А тебя, гаденыш, отдельно предупреждаю, – прошипела я, – чтобы близко возле Маши не видела. Иначе будешь иметь дело со мной! Понял или повторить еще раз?

Напоследок я еще сильнее дернула его за волосы.

– Девочки, ваши бутерброды готовы! – крикнула буфетчица от стойки. – А для тебя, Силиконов, у меня вчерашние булочки есть, так и быть, даром отдам, если ты такой голодный!

Оказывается, она все слышала. И подмигнула мне, подавая горячие бутерброды.

– Чего они к тебе прицепились? – поинтересовалась я, когда вся компания позорно ретировалась.

Маша молча пожала плечами.

– Ты что, подальше послать их не могла?

– У нас так не принято… – прошелестела она.

– Чего? – Я едва не подавилась ветчиной. – Не принято подонков на место ставить?

– Они не подонки, а интеллектуалы, – высказалась Маша, – у них свой образ мыслей. Этот Силиконов – вообще гений, он такую работу написал о влиянии иранской миниатюры на развитие русской иконописи, что все ахнули!

– Не знаю, может, он и гений, – в сомнении ответила я, – но по поведению полный урод и хам. Видят, что ты, как треска вареная, не можешь их отшить, они и лезут.

Маша молчала, подавленно глядя в тарелку.

– Ладно, – опомнилась я, – мы от темы отвлеклись. Давай-ка ты мне подробненько расскажешь о своем кулоне, как он выглядел и, самое главное, откуда он у тебя взялся.

Понадобилось впихнуть в нее бутерброд и мою шоколадную конфету, чтобы у этой несчастной появились силы для рассказа.

Маша Галкина жила вместе с матерью, отца у нее никогда не было. Откровенно говоря, в детстве она и маму не помнит – та всегда работала, возвращалась домой очень поздно. Машу воспитывала бабушка, но не родная, а двоюродная, мамина тетка. Тетка эта жила отдельно, но приезжала каждый день, если Маша болела или в садике был карантин. В остальное время Маша допоздна сидела в садике, в полутемной комнате – в группе гасили свет для экономии электричества. Дежурная воспитательница сердилась на Машину маму, что та приходит позже всех, но высказать ей свои претензии боялась – мама могла так отбрить, что закачаешься, да еще и директрисе нажаловаться.

С мамой вообще люди старались как можно меньше общаться – их отпугивал ее колючий взгляд и суровое выражение лица.

Вечерами мама с Машей почти не разговаривали – мама раз и навсегда объяснила дочери, что она много и тяжело работает, дома ей нужно хоть немного отдохнуть, и чтобы Маша не лезла к ней со всякой ерундой.

Так что Маша с малых лет привыкла занимать себя сама. Она вообще росла тихой, послушной девочкой, робкой и незаметной.

Однако лет в пять все же поинтересовалась, где ее папа и почему она его никогда не видела. Вопрос этот она решилась задать бабушке. Та расстроилась, погладила ее по голове и купила внеочередное мороженое. Но Маша не отставала, тогда бабушка посоветовала ей обратиться к маме.

– Что я, крайняя, в самом деле! – говорила бабушка по телефону своей близкой подруге тете Вале. – Сама напортачила, сама пускай и отдувается! А я тут при чем, как я ребенку все объясню?

Маша тогда не поняла, что значит «напортачить», но вечером за ужином выпалила, дивясь собственной смелости:

– Где мой папа?

Мама вздрогнула и выронила вилку. И долго искала ее под столом. А когда снова села на стул, то взгляд был такой же, как всегда, – холодный и колючий.

– У тебя его нет! – отрезала мать и налила себе чаю.

– Так не бывает! – Маша вспомнила, как в садике Танька Соловьева стремглав несется к синей машине, откуда машет ей светловолосый кудрявый дядя, как другой дядя, постарше, с седыми висками, ждет Димку Крутикова и при встрече подбрасывает его высоко в воздух. Даже у толстого картавого Кольки Голубца есть папа – маленький, кривоногий, от которого противно пахнет, а воспитательница ругается и говорит, чтобы не приходил за ребенком пьяный.

– Так не бывает, – повторила Маша, как могла твердо, – у всех детей есть папа.

– Он с нами не живет, – мама говорила, почти не разжимая губ.

– Почему? – Маша уже перестала удивляться своей смелости.

– Потому что он нас бросил! – Мама повысила голос. – Он нам не нужен, мы прекрасно проживем и без него! И чтобы больше я не слышала от тебя никаких разговоров на эту тему!