Константа - Александра Лимова

— Уйди отсюда! — приказал тогда всхлипнувшему Мишке.

— Не трогай мою Женю! Не трогай!

И его худосочные ручки впились в меня сильнее, а его слезы жгли кожу сквозь ткань моей футболки. Я, прижав к себе худенькое детское тельце, которое мгновения назад хотела оттолкнуть, так по максималистически, так по подростковому, но железобетонно волком смотрела в глаза отчима, и этим взглядом обещала ад, если хоть пальцем коснется своего плачущего сына. Моего маленького брата, который в восемь лет, зажмурившись от страха, защищал свою старшую сестру. Пока мама, набросившись сзади, оттаскивала отчима от меня, готовую в любую секунду рвануть вперёд, но пока закрывающую руками спину Мишки.

Мой младший брат с раннего возраста давал поводы для гордости. Мой любимый, сильный, младший брат. Умный и находчивый, непоседливый, иногда до безобразий, уж очень активный, но с какой-то неистребимой тягой к справедливости, природной упертостью и не просто пустыми амбициями, а стремлениями. Когда его сверстники интересовались всякой херней, Мишка-батарейка нашел то, что похитило его время, интерес и силы. Влюбился в паркур. И в Мишкины четырнадцать эта его любовь сломала его здоровье, разбила сердце мне, маме и мозги отчиму.

Ад тех дней был едва переносим и в одну из ночей, когда я не смогла дозвониться маме и уже сняв официантский фартук, шла на выход из шумной забегаловки открывая приложение такси, в тот же момент, когда я забивала адрес дома, перезвонила мама и сказала, что все хорошо, она просто уснула в кресле у кровати Мишки и не услышала мой звонок. Попросила не беспокоиться, ведь все нормально, ее просто вырубило после двух бессонных суток. Я отключила вызов, прикурила у угла питейного заведения и, усмехнувшись, забила другой адрес. Потому что ничего не было нормально. Совсем ничего. Ненормально, когда мама пашет на трех работах, послав нахер сон, а потом уверяет дочь по телефону, что это нормально, что она потеряла сознание в кресле у парализованного сына. Ненормально то, что я пашу за копейки. Когда могу пахать за большее, а мой брат недвижен. Ненормально это, иметь возможности и использовать их в полсилы, причиняя тем самым ущерб не себе, а лишая свою семью возможности на спасение. Это ненормально и никогда не будет нормальным. Потому послала управляющую баром, требующую вернуться к работе, когда садилась в вызванное мной такси.

Киселева я нашла на удивление быстро, всего в третьем по счету пафосном клубе. Да и найти-то, в принципе, было не сложно, гудел он с друзьями шумно, ярко и денежно, значит только в определённых местах. Как и положено группе молодых людей имеющих серьезные бабки и не имеющих желания останавливаться.

Встала напротив оккупированного его компанией стола и, дождавшись, когда мелькнет узнавание в карих глазах, одними губами произнесла: «мне нужна работа». Он ссадил с колен очаровательную нимфу и, поднявшись из-за стола, пошел за мной на выход. На парковке направился в сторону черной Ламбы, открыл мне пассажирскую дверь сам, ибо я с первого раза не сообразила как, и, усевшись за руль, прикурив, уточнил:

— Женя, да?

Кивнула, тоже закурила, вглядываясь в первый снегопад, начинающий покрывать землю и таять на низком капоте пиздец какой неудобной машины.

— Почему передумала?

Я прикрыла глаза, пытаясь сообразить, как не сказать об аде в моей семье, но при этом дать гарантию, что я не собираюсь сливать Киселева. Пытаясь подобрать такие слова, чтобы ликвидировать очевидное, с его позиции, заключение — меня внедряют к подозреваемому для того, что бы я принесла доказательства. Я думала и не находила варианта как вызвать доверие не сказав о личном. Денис, покачав головой, глядя в приборную панель, устало произнес очевидное:

— Жень, во всем этом деле безопасность превыше всего. Я тебе намекнул, ты твердо отказалась и обосновала свой отказ. Через пару месяцев говоришь, что передумала и просишь… взять тебя на работу. С моей позиции это выглядит как минимум подозрительно. Есть группы, годами работающие и ничего друг о друге, кроме ника, не знающие. Тут, сама понимаешь, какие у меня нехорошие ассоциации возникают, когда я тебе намекнул откуда все это, — кивнул в сторону приборной панели своего автомобиля и тряхнул рукой, на кисти которой был золотой циферблат, — предложил вариант заиметь тоже самое, получил отказ, и вполне понятно о чем я сейчас думаю, потому что ты знаешь меня в лицо, знаешь мое настоящее имя и внезапно изменила свое решение через пару месяцев.

Прикрыла глаза, убито улыбаясь и поняла, что единственный вариант — рассказать правду. Что и сделала.

— Сколько надо? — несколько секунд помолчав, негромко спросил Денис, снова закуривая, и отрешенно глядя в окно, на набирающий силу снегопад. — Прямо сейчас?

— Тысяч… восемьдесят… — ответила я, неуверенно посмотрев на него.

— Зелени? — напряженно нахмурился он.

— Э… рублей.

— Так мало?

И меня пробило. Пробило почти до слез, потому что я поняла, что именно он спрашивал — сколько нужно на весь курс лечения. И поняла, почему спрашивал, когда он достал телефон и зашел в платежный сервис, выбирая систему конвертирования из криптовалюты в доллары. Сглотнув ком в горле, а вместе с ним и унижение, твердо произнесла:

— Это на первую операцию. Мне нужна работа. Любая.

— Карту дай. — Покачал головой, когда я, задержав дыхание, пыталась незаметно вытереть слезы, отвернув лицо в боковое стекло. Вздохнул и тихо произнес, — в эту сферу не от хорошей жизни приходят. Ну нет ни одного в киберкриминале из богатой семьи с обеспеченным будущим. Кому это надо, если у тебя все в этой жизни есть? Я тебе сейчас переведу деньги, а с завтрашнего утра ты в деле. За неделю натаскаю на то, что необходимо знать и делать, мотивация у тебя железная, так что, я думаю, ты мне эти деньги быстро вернешь. Потом нормально рубить начнешь, братишку сможешь организовать в хорошие клиники. Только, ты понимаешь, да? За безопасностью люто следить и делать строго то, что я тебе говорю, потому что если займешься самодеятельностью и влетишь, то, скорее всего, влетим мы. Карта?

Он вернул ее вскоре, бросил мне, что завтра позвонит и мы покинули салон. А спустя пару мгновений мне пришло оповещение о зачислении на мой счет ста тысяч рублей.

Я вернула Киселеву деньги через три с половиной недели. Через четыре месяца мы с ним уговорились на том, что я как бы выхожу из группы и иду, если можно так выразиться, в свободное плавание. Потому что той доли, что я получала, было слишком мало, а в группе строжайшая иерархия, четкое распределение ролей и работаем не постоянно, с перерывами, но шабашить не получится и вообще левыми замутами заниматься небезопасно, ибо если хлопнут меня, то действительно не сложно выйти на них. Ровно так же, как если вскроют их, может задеть и меня, а мне тогда никак нельзя было попадать под статью — мы готовили Мишу к переводу в финский Ортон и суммы за грядущую операцию и реабилитации выходили внушительными.

Денис, разумеется, не возражал. Много позже, окунаясь во все уже глубже, я поняла, что это был небывалый кредит доверия в этом мире, где все направлено на максимальную анонимность. Мы с ним оба знали, что рано или поздно меня хлопнут, как знали и то, что я никогда не выдам человека, который ввел меня в информационные махинации и многому научил. Я знала твердо, а он… скорее всего по тому, что видел, как я иногда едва не отключалась прямо за работой от усталости и могла тупануть без его контроля. Денис вынуждал меня брать паузы, но Мишке становилось лучше одновременно с тем, сколько тратилось на его лечение, а значит, нужно было продолжать. Он боролся, мама боролась и я не имела никакого права сдаваться. Работала без, так сказать, отпусков, на которые пытался спровадить меня Киселев. Отпусков с содержанием. Не заикался об этом больше, когда я, не выдержав долбящего изнутри унижения, встала и вышла из лекционного зала. Универ мы тогда вдвоем посещали в случае совпадения возможности и желания.