Мария Стюарт, соперница Елизаветы - Галимов Брячеслав

– Костюм для верховой прогулки, пожалуйста, – сказала она служанкам. – Нижнее платье кремовое, с отложным воротником без пуговиц. Верхнее – коричневое, со шлейфом, с прорезями на рукавах… Мне нравится коричневый цвет, Бесс, – повернулась Мария к своей фрейлине. – Броские цвета любят выскочки, да женщины, лишенные вкуса: я слышала, что Елизавета обожает одеваться во всё красное.

– Но, мадам… – фрейлина многозначительно кивнула на служанок.

– Ах, оставь эти предосторожности! – вскричала Мария. – Чего мне бояться? Меня и так держат здесь на положении пленницы – даже на верховую прогулку я должна испрашивать особое разрешение у сэра Эмиаса, а он, можешь не сомневаться, обязательно ставит об этом в известность Лондон. Мой бог, сколько хлопот из-за всеми покинутой королевы! Впрочем, это доказывает, что моя незаконнорожденная кузина понимает, какой грех она совершает. В моём роду сорок поколений королей, а она – дочь женщины самого низкого происхождения. Если бы Анна Болейн не запрыгнула в постель к королю Генриху, кто бы сейчас помнил об этой Анне? Она совратила Генриха, она совратила страну; она была блудницей и еретичкой. Хорошая мать у нынешней правительницы Англии! Дочь греха, рожденная в грехе, несущая на себе проклятие греха – вот кто такая Елизавета!

– Но, мадам…

– Я знаю, что ты хочешь сказать, Бесс. Надо быть милосердными и прощать своим врагам зло, которое они нам причинили. Я прощаю моим врагам и молю Господа, чтобы он тоже простил их, – Мария подняла глаза ввысь, – однако я не монахиня и не давала обет отречения от мирской жизни. Имею я право хотя бы высказаться?… Боже мой, что у меня на голове! – воскликнула она, искоса взглянув на себя в зеркало. – Елизавета так скупа, что мой штат сократили до неприличия: вместо нормального парикмахера ко мне приставили какого-то деревенского цирюльника. Ты поможешь мне, Бесс, убрать волосы под шляпу?

– Конечно, мадам. У вас чудесные волосы, – фрейлина отступила немного назад, пропуская служанку, которая несла сапожки для верховой езды. – Вы такая красивая женщина, – мужчины, наверное, всегда преклонялись перед вами.

– Нет, нет, другие сапоги! Эти на два тона отличаются по цвету от платья, их нельзя надеть, – сказала Мария служанке. – Да, у меня было немало поклонников, – улыбнулась она. – Во Франции из-за меня дрались на дуэлях; Пьер Ронсар, величайший из поэтов, посвящал мне стихи, его друг дю Белле написал в мою честь восторженную оду:

Чтобы, как в зеркале, обвораживая нас,

Явить нам в женщине величие богини,

Жар сердца, блеск ума, вкус, прелесть форм и линий,

Вас людям небеса послали в добрый час.

Природа, захотев очаровать наш глаз

И лучшее затмить, что видел мир доныне,

Так много совершенств собрав в одной картине,

Все мастерство свое вложила щедро в вас.

Творя ваш светлый дух, бог превзошел себя.

Искусства к вам пришли, гармонию любя,

Ваш облик завершить, прекрасный от природы,

И музой дар певца мне дан лишь для того,

Чтоб сразу в вас одной, на то не тратя годы,

Воспел я небеса, природу, мастерство.

Моя мама и Гизы, её братья, были снисходительны ко мне; мой первый муж, король Франциск, был не ревнив. Бедняжка, он был слаб здоровьем, и Господь отмерил ему неполных семнадцать лет жизни, – так я стала вдовой в свои восемнадцать… Ах, Франция, как славно мне там жилось, это были лучшие мои годы! Когда я уезжала, Ронсар подарил мне стихотворение на прощание:

Как может петь поэт, когда, полны печали,

Узнав про ваш отъезд, и музы замолчали?

Всему прекрасному приходит свой черед,

Весна умчится прочь, и лилия умрет.

Так ваша красота во Франции блистала

Но пробил час, и вдруг ее не стало,

Подобно молнии, исчезнувшей из глаз,

Лишь сожаление запечатлевшей в нас,

Лишь неизбывный след, чтоб в этой жизни бренной

Я верность сохранил принцессе несравненной.

Так ушла молодость и унесла с собой мою первую корону – корону Франции. А вскоре мне суждено было потерять ещё одну, шотландскую корону; есть ли на свете пример более несчастной королевы?

– Но в Шотландии вас встретили с восторгом, – поспешно произнесла Бесс, стараясь её утешить. – Матушка рассказывала мне, что вам устроили такую торжественную встречу, какой не знала наша страна.

– Да, встретили меня очень хорошо: народ ликовал, лорды клялись мне в вечной преданности, – язвительно усмехнулась Мария. – Увы, всего этого хватило ненадолго, – ликование народа вскоре сменилось недовольством, а «вечная преданность» лордов закончилась мятежами. Наши шотландцы горды, заносчивы и своенравны; они склонны к бунтам и драчливы, как петухи. Сам царь Соломон не смог бы примирить их, – они выступили бы и против него, будь он их королём. Я рождена повелевать, а не участвовать в потасовках; мои попытки навести порядок в стране привели к тому, что против меня ополчились даже союзники. К сожалению, мой второй муж, Генрих, был мне плохим помощником и окончательно запутал государственные дела.

– Вы имеете в виду лорда Дарнли? – переспросила Бесс, вздрогнув.

– Генриха Стюарта, лорда Дарнли, – кивнула Мария. – А чего ты испугалась? Неужели в Шотландии до сих пор верят, что это я его убила? Отвечай, не бойся!

– Люди разное говорят, – неопределенно сказала Бесс.

– Не сомневаюсь. Склонность к злословию и сплетням – одно из главных качеств человеческой натуры, – Мария слегка прищурилась, чтобы её мысль казалась убедительнее. – Сплетня рождается из маленького зёрнышка, а вырастает в большое развесистое дерево. Каждый может насладиться отдыхом в его тени, дотронуться до ствола и отломить ветку на память.

Но я любила Дарнли; я очень любила его. Он был высок, красив, силён, – женщины заглядывались на него, и мне он понравился с первой же встречи. Я вышла за него по любви, и он любил меня, можешь мне поверить, но его любовь питалась тщеславием и новизной, – когда же тщеславие было удовлетворено, а новизна пропала, он стал относиться ко мне как к своей вещи: удобной, полезной, но не интересной. Мужчины любят нас до тех пор, пока мы не принадлежим им. Они не могут вытерпеть нашу свободу, им нужно подчинить женщину себе, покорить её, – но стоит им подчинить нас, мы становимся для них скучны, ибо что может быть интересного в том, что уже познано и покорено?

Моя кузина Елизавета отлично понимает это и потому избегает близости с мужчиной: она не хочет быть покорённой, не хочет быть скучной, – она боится быть в конце концов отвергнутой. Елизавета предпочитает властвовать, а не покоряться, ей, должно быть, невыносима мысль о том, что какой-нибудь мужчина овладеет её телом, которое перестанет принадлежать ей одной, но сделается и его собственностью. Великая королева не может допустить такого позора, – презрительно засмеялась Мария – вот она и придумала себе роль девственницы, обручённой с Англией! А скрывается за этой игрой простой страх, – страх любви, настоящей, земной, бурной и безрассудной любви! Королева-девственница – обычная трусиха, которая не может преодолеть свой страх… Что вы застыли? – сказала Мария служанкам, которые слушали её, раскрыв рот. – Несите шляпку, замшевую, коричневую, с лентами и перьями. Перчатки тоже замшевые, с вышитыми на них цветами, – и подайте мне шкатулку с драгоценностями. На верховую прогулку я надену что-нибудь поскромнее: вот это ажурное колье с дымчатыми топазами, такие же серьги и перстни. Как ты считаешь, Бесс, это будет не слишком убого?