Чистый продукт. В поисках идеального виски - Иэн Бэнкс

Во время того же конвента, «Мексикон II», я познакомился с Джоном Джарролдом. Джон, знаменитый фэн (не стану вдаваться в тонкости и даже основы явления под названием «Британский фэндом научной фантастики, его нравы и обычаи в конце XX века» – понятия типа «знаменитый фэн» нужно принимать как данность), впоследствии стал уважаемым редактором, причем не только фантастики.

Мы с Джоном какое-то время не пересекались, и оба уже сто лет не виделись с Тоби и Харриет, а посему организовали встречу на Айле: Джон прилетел раньше меня, в пятницу днем, из Гастингса, через «Хитроу» и Глазго. А завтра у меня – встреча с фотографом Мартином Греем. Мартину досталась незавидная миссия: сделать мою приличную фотографию для обложки. Редактор этой книги, Оливер Джонсон, прилетает в понедельник, а Джон обратным рейсом улетит в южном направлении.

Джон сидит на кухне Роксбуров; он только что доел баранину, от которой я отказывался, но только вначале. Выглядит он бесподобно: белый свитер грубой вязки, пышные седые усы и борода – с виду тоже грубой вязки. У Джона, по-моему, идеальная память: он помнит пьесы Шекспира, тексты всех когда-либо экранизированных мюзиклов и диалоги из большинства фильмов последних пятидесяти лет. Вкупе с непреодолимым желанием поделиться этими знаниями эрудиция делает Джона совершенно невыносимым, особенно когда пытаешься в его компании посмотреть фильм, который он видел, а ты нет (но это мелочи жизни).

А он порой начнет сыпать цитатами из Шекспира, ты говоришь себе: «Ха, это и я знаю!» – и подхватываешь, но в итоге неизбежно оказывается, что ты помнишь только пару строк, тогда как Джон готов продекламировать целый акт, а то и следующий. Ну ничего, зато с ним не соскучишься, да к тому же в конце восьмидесятых, как-то поутру, на балконе отеля в Брайтоне, он, похоже, спас мне жизнь, так что не стоит на него наезжать, если он образованнее меня (мы еще поговорим о сцене на балконе и о вечеринке у Тоби, начавшейся под девизом «Совсем по чуть-чуть, друзья мои»).

Харриет, жена Тоби – такой же чудесный человек. У нее румянец ярче, чем у мужа, и при этом необыкновенный, звонкий, заразительный смех. Она обладает удивительной способностью управлять нагруженным квадроциклом, не отвлекаясь на небольшой отряд собак и детей. Кроме того, она управляет колесницей (у них есть нехилая колесница, сделанная из фанеры, старой автомобильной оси и чего-то, похожего на гнутые опоры строительных лесов; Харриет запрягает битюга клейдесдальской породы и в компании непоседливых, горластых детей рассекает по полям. Зачем – ума не приложу). Когда Харриет разгуливает по двору, в каждой руке у нее обычно болтается ведро чего-то зловонного или просто пахучего.

Роксбуры и их ферма, несмотря на все причуды, могут служить достаточно точным слепком нынешнего британского фермерства определенного – то есть небольшого – масштаба. Они держатся на плаву за счет невероятного разнообразия видов деятельности и помимо стандартного для их местности животноводства (здесь разводят и овец, и крупный скот, причем оба эти занятия постоянно и невообразимо усложняются головоломными правилами ЕС и ДЕФРА[11], для описания которых даже не подойдет слово «иезуитские», поскольку оно предполагает внешне рациональные и элегантные доводы) сдают отдыхающим домики, перестроенные из конюшен, организуют катание на лошадях, занимаются переработкой макулатуры и заготовкой фуража, да к тому же Тоби выделяет неделю в месяц на работу редактором местной газеты «Айлич». Примечание: вне зависимости от того, как произносится название острова – «Айла» или «Айлей», айлич (то есть житель Айлы) произносится именно айлич. Извините за постоянные сложности с произношением, но, как время от времени говорит мне компьютер механическим голосом, «я не виноват».

Незадолго до нашего приезда на Айлу дочь Тоби и Харриет Белинда вернулась из роддома, находящегося в Глазго. Кто не отличется богатырским здоровьем, тот, прожив долгие годы на таком островке, как Айла, рано или поздно убедится, что вертолет «Скорой помощи» – это слишком шумно и отнюдь не пафосно. Белинда вернулась домой со своей прелестной новорожденной дочкой Бет, сестренкой Рейчел. Рейчел уже четыре года, она девушка с характером. Раскованно поет в ванной и постоянно что-то мурлычет, когда рисует. Очаровательная, целеустремленная и невероятно настойчивая маленькая ворчунья, она, возможно, унаследует фамильный смех от мамы и бабушки, но об этом судить еще рано. Меня она просто покорила. Мужа Белинды зовут Роберт, он шеф-повар в ресторане гостиницы «Макри́», расположенной неподалеку от дома, готовит деликатесы из местных гребешков, оленины и говядины.

Едем в «Макри» обедать – и вдруг видим ястреба.

– Ух ты, – кричу я. – Глядите! Ястреб!

Мы с Энн состоим в Королевском обществе защиты птиц, но в орнитологии разбираемся слабо; ястреб – один из немногих крупных пернатых, кого мы узнаем безошибочно. Сейчас их стало намного больше, чем раньше, но все равно увидеть ястреба в естественной среде – знаменательное событие. Большая, степенная взрослая птица летит над полем, чтобы занять позицию на ближайшем телефонном столбе и высматривать добычу.

– Эка невидаль, – мрачно смотрит на него Тоби. – Ястребы. Из-за них у нас в округе нет певчих птиц.

– Ой, – спохватываюсь я, а про себя думаю: «Опять ты, Бэнкс, выставил себя городским остолопом».

– А выдры…

– У вас есть выдры? – Я вновь приободряюсь. – Обожаю…

– Эти сволочи пожирают уток, – рычит Тоби.

– О.

Айла – плодородный, изобильный край, где живет и, можно сказать, царит дикая природа. В прибрежных водах обитают дельфины и тюлени, пищей им служат бесчисленные породы рыб и ракообразных. По лесам и холмам бродят олени трех видов, причем создается впечатление, что они задались целью – исключительно из спортивного интереса – нежданно-негаданно выскакивать по ночам на дорогу. Остров населяют разнообразные хищные птицы, в том числе и ястребы – враги певчих птах; тучи летящих на зимовку гусей (их тоже минимум три вида) ковром накрывают поля, чтобы подкрепиться и взамен удобрить почву; фазаны, толстые, цветастые щеголи, разгуливают по полям, зарослям и обочинам, а также с отсутствующим и слегка растерянным видом исследуют асфальт, будто смутно подозревая, что соваться сюда не стоило… и в самом деле, многие из них находят смерть под колесами; выдры (кыш! брысь! плохие выдры!), зайцы – этих просто тьма, они вечно от кого-то улепетывают на своих не по росту длиннющих ногах, будто позаимствованных у молодой газели; кролики, а также множество других мелких зверушек, которые обычно попадаются на глаза уже раздавленными: они испещряют холмистые, извилистые, усеянные клочками торфа островные дороги бурыми пятнами меха, мяса и косточек. Эти пятна, особенно когда свежие и даже слегка шевелятся, вызывают жадный интерес у шумных вороньих стай, которые иначе дружно пустились бы на поиски недавно павшей овцы, чтобы выклевать ей глаза или полакомиться сочным мясом из беззащитного подбрюшья. Живности на острове столько, что она даже влияет на производство виски. Самые большие злодеи – это гуси, которые не раз склевывали ячмень, лишая его чести превратиться в виски. Не остаются в стороне млекопитающие и даже рыбы: когда мы приехали на вискикурню «Буннахавен», рабочие демонтировали одну из охладительных колонн, потому что угодившая туда из моря форель застряла в теплообменнике и тем самым остановила весь ход производства. У горячей трубы рыбина вполне равномерно пропеклась и, возможно, в итоге была съедена, но история об этом умалчивает. Во время нашего отъезда обсуждался вопрос об установке более надежной решетки на входное отверстие трубы, потому что в прошлом году там же умудрилась застрять выдра.