Укротить ловеласа - Дарья Сойфер

Едва зайдя в номер и сбросив туфли, Надя выслала Платону адрес отеля и метку на карте, потом занырнула под душ, завернулась в белый отельный халат и откупорила свою награду. Шампанское приветственно зашипело, суля избавление от проблем.

Бокал, другой, горсть винограда, еще бокал… Вечер становился прекрасным, и даже отсутствие Платона Надю уже не волновало. Правда, когда в бутылке оставалось совсем немного, Надя вспомнила, что не успела еще разобрать чемоданы. Перед завтрашним концертом ее платье и костюм Платона должны были отвисеться. В идеале было еще их прогладить или сдать в химчистку, но Наде надоели скучные правила.

Она вспомнила, что видела как-то в Интернете забавный лайфхак: вместо того чтобы мучиться с утюгом, достаточно просто повесить одежду на вешалке в ванной, принять душ погорячее – и через пять минут на вещах не останется ни единой складочки.

Пузырьки шампанского заговорщически щекотали Надю изнутри, призывая к экспериментам. Включив погромче Штрауса, – а кого еще слушать в Вене? – Надя, вальсируя по комнате с бокалом, открыла чемоданы, изящно нацепила концертные наряды на вешалки и протанцевала в ванную. Соседям снизу несказанно повезло: мягкий ворс ковра глушил ее звонкие ступни.

Под чарующие аккорды «Венского вальса» Надя представляла себя обворожительной юной дебютанткой на королевском балу. Заткнула ванну, включила горячую воду и вылила целый пузырек гостиничного геля для душа. Затем выплеснула в бокал остатки шампанского и приспустила с плеч халат, чтобы он напоминал платье, кокетливо повела плечом перед зеркалом.

– О, мадемуазель, – проворковала она своему отражению. – Вы не окажете мне честь?… Право, ваша красота ослепительна! – и тут же с ложным смущением опустила ресницы. – Ах, вы мне льстите… Я бы с радостью потанцевала с вами, но меня сопровождает господин Барабаш.

Воображаемого ухажера это, судя по всему, нисколько не смутило.

– И где он? – проговорил он низким Надиным голосом. – Если он настолько глуп, чтобы оставить такой бриллиант без присмотра…

Сбросив халат на пол, Надя повела плечом и сделала большой глоток.

– Ну, если вы настаиваете… – и шагнула в пенную воду.

Прикрыв глаза, она мысленно закружилась в танце с прекрасным голубоглазым юношей. Надина фантазия не знала границ: на всем балу не оказалось пары грациознее, гости расступились, в восхищении наблюдая за неизвестной красоткой.

– Кто она? Вы знаете ее? – шептались они.

А Надя украдкой искала в толпе Платона. Его не было ни среди гостей, ни среди слуг. И лишь когда заиграл «Голубой Дунай», Надя разглядела наконец его на задворках оркестра: бедолага потел за своей виолончелью и с тоской поглядывал на Надю и ее галантного спутника.

– Ну вот… – услышала Надя его вздох отчего-то прямо у себя над ухом. – Приплыли…

– Ах так?! – разозлилась она. – Знаешь что!.. – и выложила Платону все, что думала.

Со смаком прошлась и по его махровому эгоизму, и по бесстыжему кобеляжу, а на десерт вгрызлась в инфантилизм и несамостоятельность. И лишь после этого по телу растеклась приятная невесомость, а в душе воцарилась гармония. Да, Надя наконец почувствовала себя свободной – и потому беззаботной и счастливой.

– Надь! На-а-адя! Надюша! – свистящий шепоток пощекотал ей уши, и Надя, поежившись, замотала головой. – Пора вставать, спящая ты моя красавица.

Глаза ни в какую не хотели разлепляться, будто кто-то промазал ресницы суперклеем.

– Не-надо-не-хочу-перестань… – пробормотала она одним слабо понятным словом и поморщилась.

Вот точно такое же ощущение было у Нади в губах после анестезии у зубного: собственная плоть казалась куском резины, и хотелось жевать ее, чтобы вернуть чувствительность.

– Уже три часа, – голос Платона настойчиво вклинивался в разомлевший со сна мозг.

– Ты так поздно притащился? – Надя попыталась накрыться одеялом с головой, но оно почему-то уползло вниз. – Имей совесть!

– Так три часа дня, не ночи.

Прохладный воздух окутал разгоряченное тело, и Надю прострелила ужасная догадка: никакой одежды! В смысле, вообще! Надя подскочила и села на кровати, беспомощно озираясь по сторонам.

Платон стоял у изголовья и, тактично прикрыв глаза ладонью, протягивал Наде халат.

– Боже… – она чуть не кубарем скатилась на пол, замоталась в халат и затянула пояс так, что на мгновение стало трудно дышать. – Ты… Я… Что…

– Если ты хочешь знать, что вчера было, – преспокойно начал он, – то ничего такого, за что мне стоило бы просить прощения.

– Твою же, Барабаш! – Надя схватилась за гудящие виски: комната пошатнулась, как корабль в шторм, и к горлу подкатила желчь. – Можно по-человечески?

– Вот, выпей пока, – убедившись, что позориться Наде больше нечем, Платон убрал от лица руку и взял с тумбочки стакан с водой.

– Что это?

– Травить я тебя не буду, хотя после вчерашнего у меня пару раз возникали такие мысли, – ухмыльнулся Платон. Потом, видно, осознал, что она не в состоянии воспринимать сарказм, и добавил: – Да пей же! Сгонял с утра за таблеткой от похмелья. Уже развел.

Надя с подозрением посмотрела на Платона, потом на стакан – и снова на Платона. Нет, жажда была сильнее страха, да и смерть ей сейчас казалась вполне гуманной. Жадно присосавшись к стакану, она опустошила его в несколько глотков. Платон не врал: привкус желчи исчез, а чугунный гонг в голове стих. Вместо похмелья на Надю обрушилась реальность.

– Погоди, – она убрала стакан и выпрямилась. – Три часа?! Дня?! У тебя же генеральная репетиция в половине пятого! И костюм… Господи!.. Почему ты меня раньше не разбудил?!

– Во-первых, я пытался. А во-вторых, – Платон кивком указал на вешалку в чехле. – Я подумал, что тебе надо отоспаться получше, а с костюмом я и сам разобрался. Ты в курсе, что в соседнем доме химчистка? Дерут, конечно, зверски, но все сделали быстро. Кстати, платье твое я заодно тоже сдал.

– Так. Репетиция через полтора часа, надо заказать такси… – Надя лихорадочно пригладила сноп соломы, в который превратились ее волосы, сделала пару шагов по номеру и остановилась перед зеркалом.

Такой она себя еще не видела, даже после школьного выпускного. С алкоголем они всегда были в добрых приятельских отношениях: пересекались иногда на праздниках и мероприятиях, а потом мирно расходились без взаимных претензий. Вчера же Надя позволила себе и шампанскому перейти все границы приличий. Настолько, что теперь из зеркала глядела, щурясь, незнакомая опухшая тетка. Из тех, кто обычно прячет лицо от камер в криминальных хрониках. И как Платон с его любовью к красивым женщинам смотрел сейчас на Надю без содрогания?

– Давай ты пойдешь в душ и почистишь зубы, – осторожно предложил он. – Не подумай, меня и так все устраивает, но, боюсь, в филармонии не поймут.