Рекенштейны - Вера Крыжановская

Ее размышления были прерваны Танкредом, который, кончив завтракать, опять пришел, стал на колени возле нее и с выражением отчаяния припал к ее подушкам.

— Отчего ты такой грустный, мой кумир? И что значит эта морщина? — спросила Графиня, проводя пальцем по его лбу.

— Я не хочу уходить от тебя и не хочу учиться, — шептал он. — Если б ты знала, как много я должен заниматься, как он мучает меня; и если я тотчас не послушаюсь его, он бьет меня.

— Что ты говоришь! Может ли это быть! — И Габриэль порывисто приподнялась.

В эту минуту Готфрид, кончив разговор, взглянул на часы и позвал Танкреда:

— Танкред! пора заниматься.

Мальчик не шевелился; но Габриэль, бросив чарующий взгляд на молодого человека, проговорила с улыбкой:

— Я кладу маленькое veto на ваше решение; мне кажется жестоким заставлять учиться ребенка в такую чудную погоду и прошу дать ему каникулы.

Готфрид взглянул на графа, который стоял за креслом графини; но тот покачал отрицательно головой.

— Я очень сожалею, графиня, что должен воспротивиться вашему желанию; но граф, поручая мне воспитание Танкреда, дал мне право распределять его занятия. Я нахожу, что даю ему довольно времени для игр и отдыха; но ввиду его непомерной лености не могу согласиться прервать его занятия.

Габриэль, закусив губы и с холодным презрением смерив Готфрида взглядом, отвернулась и сказала небрежно:

— Я полагаю, Вилибальд, ты не отказался от права изменять распоряжения воспитателя твоего сына, особенно когда они налагают на ребенка непосильный труд.

— Графиня, — сказал Веренфельс, слегка бледнея, — Танкред пользовался такими вакациями до моего поступления, что по своим познаниям не может сравниться и с семилетним ребенком. Впрочем, все что я делаю, то делал с согласия и одобрения графа. Но если мои распоряжения не нравятся вам, графиня, то я готов сегодня отказаться от места.

Граф сдвинул брови.

— Перестаньте, Веренфельс; вы знаете, что я не потерплю, чтобы вы нас оставили. А тебя, милая Габриэль, я буду просить не вмешиваться в то, что касается воспитания Танкреда. Я одобряю полезные и разумные меры месье Веренфельса и надеюсь, что ты тоже будешь благоразумной матерью.

Танкред встал, покраснев от злости и готовясь возражать; но Готфрид не дал ему на то времени:

— Ступай в свою комнату, — сказал он строго. — Ты слышал, что сказал твой отец; так принимайся за занятия без всяких рассуждений.

— Но ведь это грубиян! И ты позволяешь служащему у тебя говорить таким тоном с графом Рекенштейном! — воскликнула Габриэль настолько громко, что Готфрид, уходя, мог слышать ее. — Ах, бедный мой Танкред!

Лицо се пылало от гнева, и губы дрожали.

При виде завязавшегося скандала Арно побледнел и с душевной тревогой глядел на мачеху.

Но граф, привыкший с давних пор к бурным сценам и к капризам жены, как скоро ей что-нибудь не нравилось, нисколько не смутился. Он пододвинул стул. к дивану, поцеловал ее руку и дружески серьезным тоном сказал:

— Дорогая моя Габриэль, Бог свидетель, как я счастлив нашим примирением; моя первая забота доставлять тебе счастье и удовлетворять твои желания. Ты не можешь думать, что я стал равнодушен к ребенку, которым ты меня подарила и что я отдал его с непростительной небрежностью в распоряжение человека грубого и жестокого, который мучил бы его без причины. Не в упрек тебе, так как прошлое сглажено и забыто, но я должен напомнить, что когда ты мне возвратила Танкреда, это был мальчик с отвратительными замашками, и потом лентяй и невероятный неуч. Молодая мать, слабая и любящая, как ты, не может управлять таким характером, как у него. Для этого нужен мужчина энергичный и основательный, словом, такой человек, как Готфрид, который обуздал Танкреда и заставил его сделать удивительные успехи. А потому, прошу тебя, не расстраивай плана его занятий, вполне мною одобренного, и не препятствуй власти, которую я ему дал.

— Я не могу выносить, чтобы он бил моего ребенка, моего кумира, к которому до сих пор никто не прикоснулся пальцем.

— Если кумир заслуживает, чтобы его били и иначе не покоряется, то что же делать, — заметил граф, улыбаясь. — Впрочем, будь спокойна, незначительное число наказаний, весьма заслуженных, не повредило ни здоровью, ни красоте Танкреда. Ты сама нашла, что он похорошел, и видишь при этом, что он окреп и проворен, как кошка. Когда ты узнаешь короче Веренфельса, то будешь питать к нему такое же уважение и доверие, как и я. Так прошу тебя, не держись с ним так оскорбительно, не относись к нему, как к подчиненному. Это человек самого лучшего общества, дворянин такого же древнего рода, как и мы; лишь превратности судьбы и необходимость доставлять средства жизни матери и своему ребенку заставили его принять на себя обязанность воспитателя.

— Он женат! — воскликнула Габриэль, не поднимая глаз.

— Вдовец. Старый барон, отец его, лишился своего состояния; но так как Готфрид сам был землевладельцем, то имеет большие сведения по этой части, и его опытный взгляд открыл множество злоупотреблений в Рекенштейне, которые я не мог констатировать по причине моей болезни. Этот человек с неутомимой деятельностью, с беспримерным усердием привел все в порядок, сберег таким образом значительные суммы денег, словом, сделался моей правой рукой.

— Это правда, maman, месье Веренфельс человек весьма достойный и справедливый, несмотря на свою строгость к Танкреду. Своевольный мальчик только его и боится, — вмешался Арно, счастливый водворяющимся соглашением.

— Я вижу, что должна сдаться на ваши доводы, господа, — промолвила с усилием Габриэль, принужденно улыбаясь.

— Благодарю тебя, моя дорогая, что соглашаешься со мной и нисходишь к моим желаниям, — сказал граф, целуя ее в лоб. — Теперь я тебя оставлю, так как мне нужно сделать кое-какие распоряжения, а ты, Арно, замени меня; старайся развлечь Габриэль и будь любезным, услужливым сыном.

После ухода графа Арно предложил мачехе прогуляться по саду и велел привезти кресло на колесах, которое было в употреблении у отца во время его болезни. Когда вскоре лакей подвел кресло к террасе, Габриэль сказала со вздохом:

— Экипаж мой готов, но как я доберусь до него с моим увечьем?

— Надеюсь, вы позволите мне донести вас до кресла? — спросил, краснея, молодой граф.

Очаровательная улыбка озарила лицо молодой женщины.

— Конечно, не откажу моему сыну в том, что позволяла слуге. Только умоляю вас, Арно, не говорите мне больше о грубияне, — прибавила графиня, когда он усаживал ее в кресло.

Отослав лакея, молодой человек сам повез Габриэль, и, весело разговаривая, они углубились в тенистые аллеи парка.

Эта прогулка вдвоем приводила в восторг Арно; он бы хотел нескончаемо продлить ее и остановился лишь близ своего любимого искусственного грота. Дверь из коры, покрытой мхом, вела в обширный зал из каменных глыб и сталактитов. Два окна со стрельчатыми сводами распространяли таинственный полусвет в этом убежище, исполненном прохладой. В одном из углублений грота журчал фонтан, падая в бассейн, над которым стояла прекрасная мраморная группа, изображающая Эроса и Психею. Посреди редких деревьев, образующих рощу, была расставлена прелестная мебель в виде раковин, окружавших соломенные столики; с потолка спускались лампы.