Леший и Кикимора - Вера Копейко

— Я Леший, узнаешь? Видела, как мы только что прыгали через костер? — шептал он из темноты.

— Это… на самом деле… ты? Настоящий? — прохрипела она и снова пожалела, что не попросила воды у Марии.

— Конечно, — сказал он. Леший постоял секунду, потом раскинул руки. — Вот мы и встретились. Поехали?

— Куда? — спросила она.

— А ты послушай.

— «Пое-едем кра-асо-отка, ката-аться»… — неслось со сцены в черноту ночи.

— Сама слышишь куда, — он кивнул в темноту, где была сцена, — кататься.

Ей хотелось сказать, что она приехала сюда по делу, она не может взять и исчезнуть. Ее станут искать…

Он угадал ее мысли.

— Мария отдала тебя мне.

— Отдала-а? — Катерина вытаращила глаза. — Она знает, что мы…

— Да нет. Просто я — важная персона. Я имею право делать с гостями что хочу. — Он рассмеялся и обнял ее. — Разве ты не заметила мое имя в списке организаторов праздника?

Она не заметила, точнее, не узнала его имя, написанное латинскими буквами. А ведь было странное чувство, когда она держала лист с именами в самолете… Будто ей нужно что-то рассмотреть…

Нерешительно Катерина сделала шаг к нему…

Леший отодвинул жалюзи, она увидела, как диск солнца, невероятно яркий, как уголь вчерашнего костра, поднимается над морем. Она приподняла голову и почувствовала, что шея затекла. Всю ночь, или то, что от нее оставалось, она, не шелохнувшись, пролежала на твердом плече Лешего.

— Привет, — снова сказал он. — Как спалось?

Катерина улыбнулась.

— А тебе? Плечо двигается? — спросила, потыкав пальцем в сустав.

— Сейчас попробуем. — Он приподнял руку и потянул ее обратно. — Как видишь, все в порядке.

— Ох, — выдохнула она.

— Искупаемся? — спросил он.

— У меня нет с собой купальника. Он в гостинице…

Леший засмеялся:

— Зачем Кикиморе купальник? Обернись рыбкой.

— Я уже кем-то обернулась этой ночью, — фыркнула она и зарылась лицом ему в грудь. Жесткие волоски пощекотали нос, она чихнула.

— Ты была… ну ты была… тасманской дьяволицей, — прорычал он.

— Ке-ем?

— Есть такое животное в этой стране, тасманский дьявол, ты вполне можешь считать себя его близкой родственницей.

— Не надо, не рассказывай. — Она рукой прикрыла ему рот. — Я… знаю… Я вела себя…

— Потрясающе ты вела себя. — Он наклонился и поцеловал ее.

Они плавали в теплом море, резвились, как когда-то, в жаркие дни в детстве. А потом вышли на берег и сели на песок.

Домохаус, прицепленный к «лендроверу», стоял в уединенном месте, Катя оглядывалась с любопытством. Она потянулась к высокому, похожему на кактус растению с желтыми цветами.

— Осторожно, не уколись. Эта подруга ядовита, — предупредил он. — Опунция. Из нее делают лекарство, которое повышает мужские возможности.

Катя засмеялась:

— Ты пробовал?

— Я… полон сил, — сказал он, привлекая се к себе.

— Это правда, — пробормотала Катерина, краснея. — Тебе не нужна опунция.

— Давай-ка отодвинемся от нее, — он подтащил ее поближе к себе, — а то вдруг заденем…

Песок был все еще теплый, он не остыл за ночь, солнце обещало раскалить все вокруг к полудню. Она обняла его.

Он вдавил ее в песок, она обхватила его за шею, откуда-то из глубины времени до нее долетел собственный сердитый детский голос: «Ну, чего ты на меня навалился!» Она толкала его, а он засыпал ее снегом, который холодил шею, потом таял, тонкой струйкой воды стекая вниз по спине. «Отойди!» А он валял ее в снегу, как сейчас на белом песке… Хотел ли он того же тогда, что сейчас?

Конечно, понимала взрослая Катерина Николаевна, хотел, только то были неосознанные, полудетские желания. А она тоже хотела? Чего-то — да, иначе откуда взяться оглушительному биению сердца, такому громкому, что сама себя не слышала, своего голоса? Она это тоже помнит.

Детские игры, неосознанные желания. Это потом, читая и думая, она смогла все разложить по полочкам, понять, что уже девочкой любила Лешу Соболева. Это открытие она сделала, когда отказывалась разделить чувства с другими, ожидавшими отклика от нее. Но так и не дождавшихся.

А молодые люди были вполне завидными претендентами на ее руку — сын генерала интендантской службы, невыносимо скучный юноша с белесыми бровями и мутным взглядом. Уже потом, вспоминая и оценивая разных своих знакомцев, Катя спрашивала себя: не пытался ли он что-нибудь пронюхать?

Она отказала сыну отцовского друга, которому срочно понадобилась порядочная девушка в жены — его отправляли служить в торговое представительство в какую-то — она даже не вникала, какую именно, — африканскую страну.

— …Ненасытная, — прохрипел Леший, а она проследила за его рукой, которая безвольно упала на песок. Она увидела шрам на правой руке. Однажды он колол дрова для костра и сильно порезался. Рана оказалась такой глубокой, что Лешу Соболева пришлось срочно везти в больницу. Ее отец отдал свой вездеход.

Она боялась, что утро своим светом поставит между ними ширму. Вроде той, которую она видела в местном магазине, сплетенную из ротанга. «Сделано на Филиппинах», — прочитала она на этикетке. Она спросила почему. Ей ответили, что хозяин, русский по происхождению, перебрался сюда с Филиппин. Она знала, русские рассеялись по свету, как… горох… Они живут во Франции, Америке, Австралии, Китае. Но про Филиппины никогда не слышала.

Они смывали с себя песок в теплом море, брызгались водой, это снова купались Леший и Кикимора. Они молчали, потрясенные происшедшим, силой влечения, силой удовольствия и степенью растворения друг в друге.

— Поедем, — сказал Леший, — я хочу, чтобы мы обменялись…

— …кольцами, — насмешливо бросила она и прикусила язык.

— Нет, — просто сказал он. — Есть вещица, которая лучше всяких колец.

Он усадил ее на переднее сиденье «лендровера», она откинулась на жесткую спинку, и они покатили по песку.

Маленькая деревушка стояла у самой воды. Катя с тревогой подумала, что прибой может накрыть ее по самую крышу. Леший подрулил к розовому, похожему на крупную игрушку дому, обшитому виниловой вагонкой — сайдингом.

Она увидела перед домом прилавок, на котором лежали ярко раскрашенные деревяшки.

— Мы обменяемся ими. — Он кивнул на них, выходя из машины. — Вылезай. — Он подал ей руку.

— Это…

— Бумеранги. Один тебе и один мне.

— Но почему?

— Ты возьмешь мой, я возьму твой.

— Ты хитрый, Леший, — усмехнулась она.