Запретный плод - Эмма Холли

– Будет сделано, – все так же мрачно ответил лакей, и это вызвало озорную улыбку у Ипатии.

Когда принесли вино, герцогиня взяла себе бокал красного, отпила из него и только тогда заговорила:

– Итак, я полагаю, что тебе понадобилась моя поддержка, потому что в твою голову пришла блестящая мысль, как спасти загубленную репутацию брата. Да-да, я слышала эту непристойную историю с лакеем!

– Значит, так теперь про это говорят? «Непристойная история с лакеем»?

– Ну, не всегда история с лакеем бывает непристойной, дорогой мой племянник. Вот я вспоминаю одного смазливого лакея, который служил у меня... впрочем, речь не о том. До меня дошли слухи, что Фред приятно проводил время с этим парнем, пока их не застукали. И не надо делать такое лицо, Эдвард. Я гораздо старше тебя и многое повидала на свете, поэтому я имею право называть вещи своими именами. Я слышала о вещах и похлеще, чем этот мелкий инцидент с Фредди. Да что там, я сама порой любила повеселиться на славу!

Она пожала плечами и налила себе второй бокал вина. Эдвард был хмур и почти не пил. Вдруг его посетила интересная мысль. Если Ипатии эта история представляется не столь скандальной, возможно, положение Фредди не так уж и безнадежно, как ему казалось, и он поделился с теткой своими планами.

– Расскажи мне об этой девушке, Эд, – попросила Ипатия. – Надеюсь, она не слишком уродлива?

– Совсем нет, скорее, наоборот, только совсем юная. Дочь провинциального викария из Ланкашира. Бедна как церковная мышь, но очень хороша собой.

– Ах вот как! Очень? – переспросила Ипатия, насмешливо выгнув бровь.

Эдвард проигнорировал эту издевку и продолжил:

– Ей требуется влиятельная дуэнья. Кто-то, кто поддержит ее в течение одного сезона в Лондоне.

– Но зачем ей целый сезон, если она собирается выйти за нашего Фреда?

– О, она пока не в курсе, что собирается выйти именно за него. Я хочу, чтобы он поухаживал за ней и сделал предложение. Пусть люди думают, что это брак по любви.

– А Фредди знает, что ты затеял?

– Узнает, – ответил Эдвард жестко. – И сделает, что я скажу.

– Это точно. Едва ли он будет протестовать, – усмехнулась Ипатия. – Ты принял верное решение. Пусть лучше исправит ситуацию сейчас, пока еще не поздно.

– Так я могу рассчитывать на вашу поддержку, тетя? Она повернулась к нему и лучезарно улыбнулась – зубы у нее были по-прежнему белые и крепкие.

– Ты же знаешь меня, Эдвард, – я пойду на все, если затронута честь семьи. Так же как и ты. Кроме того, разве я могу бросить в беде Фреда, своего любимого племянника?

Боль обиды так сильно полоснула графа, что у него исказилось лицо. Он знал, что Фред – всеобщий любимчик, но Ипатия была для него самым близким человеком, и ее признание задело его гораздо больше, чем он мог предположить. До сих пор единственным, кто выделял самого Эдварда из двух братьев, был его отец, но он давно лежал в могиле. Для окружающих граф Бербрук был жестким и самолюбивым человеком, но никто не мог заглянуть в его душу и понять, какое одиночество подчас царит там.

Ипатия заметила тень боли, пробежавшую по лицу графа, и беспомощно всплеснула руками.

– О, Эдвард, ты же знал, что я дорожу Фредом больше, чем кем бы то ни было. Ведь он так беспомощен и слаб! Тебя я тоже очень люблю, но порой мне кажется, что ты смог бы обойтись вообще без любви. Ты делаешь вид, что не нуждаешься ни в ком, и люди платят тебе тем же. Но от меня ты не скроешь своего отчаяния, нет! Ты близок и дорог мне. Скажу больше: случись со мной беда, только к тебе я пришла бы за помощью, потому что доверяю тебе одному, Эдвард.

Граф, зло поджав губы, смотрел холодно и отстранение Он ненавидел себя за то, что выдал свои чувства, – много лет он учился сдержанности и равнодушию. Он не понимал, что заставило тетку оправдываться перед ним: ведь и для него проблемы Фреда были важнее его собственных.

– Вы не обязаны объясняться, тетя Ипатия, – твердо произнес он почти по слогам. – Я давно уже не зеленый юнец, которого могут обидеть чьи-то предпочтения.

– Милый Эдвард, – со вздохом сказала Ипатия, – мы все становимся беззащитными детьми, когда дело касается любви. Надеюсь, когда ты достигнешь моих лет, ты и сам поймешь это.

Эдвард изо всех сил надеялся, что этого не произойдет. Любовь никогда не входила в его планы на будущее. Но недаром говорят: расскажи Богу о своих планах, пусть Господь посмеется!

Вдовствующая герцогиня оказалась самой удивительной женщиной из всех, с кем приходилось сталкиваться Флоренс. Она была шести футов ростом, почти как мужчина, статная и высокомерная, и совсем не выглядела на те годы, которых достигла. Внимательные голубые глаза, похожие на два бриллианта в окантовке ресниц, казалось, смотрели в самую душу. Синее платье в серебряную полоску с зауженной талией и турнюром делали герцогиню еще выше.

Едва слуга ввел Флоренс в дорого обставленную комнату и представил хозяйке дома, у нее начали дрожать колени. Потолки здесь были такими высокими, что кружилась голова, лепнина на них была просто великолепна. А на то, чтобы вымыть гигантскую люстру, у слуг наверняка уходил целый день. Кресла, стол и шкафы светлого дерева с золочеными ручками и окантовкой были почти такими же, как в доме портнихи, и это даже позабавило девушку. Только в этой комнате не было ни единой подделки.

– Стойте прямо, юная леди! – приказала герцогиня, заметив, что Флоренс незаметно озирается. – Как я могу хорошенько разглядеть вас, если вы сутулитесь!

Флоренс чуть сузила глаза от удивления – она-то знала, что стояла прямо, расправив плечи, как солдат на военном параде. Щеки сразу стало заливать краской. Герцогиня медленно обошла ее, постукивая тростью из слоновой кости. Наверняка вдова больше любила эту трость за звук, который она издавала, чем на самом деле нуждалась в ней.

– Хм, – хмыкнула Ипатия, рассматривая Флоренс. Она остановилась позади нее, изучая покрой платья, и девушка не осмелилась обернуться или спросить, что означает это хмыканье. – Кто пошил это платье?

– Мадам Виктуар с Бонд-стрит, ваша милость, бывшая партнерша мистера Уэрта.

– Никогда не слышала про такую, – отрезала вдова, оказавшаяся опять напротив Флоренс и вновь уставившаяся на нее внимательными глазами. – Этот оттенок красного идет вам, мисс Фэрли, но едва ли подходит для столь юного создания, которое заливается краской при каждом удобном случае.

– Платье шилось не на меня, ваша милость. Это все, что оказалось на руках у портнихи. Она не успела скроить новое за такой короткий срок, – пояснила Флоренс, защищая француженку. Ей всегда было легче вступаться за других, нежели за саму себя.

– Хм, – снова произнесла герцогиня, поедая девушку глазами. Помолчав еще несколько секунд, она снова пустилась в путешествие вокруг Флоренс, ритмично постукивая тростью. – На фортепьяно играете?