Мысли об искусстве - Илья Репин

Самые знаменитые цитаты и афоризмы Ильи Ефимовича Репина

Художник-пластик в простоте сердца имеет полное право воспевать и увековечивать художественность форм и жизни природы и свои фантазии, не мудрствуя лукаво, если Господь не одарил его гениальным разумом и мудростью философа. Одна внешность природы и индивидуальностей так невыразимо прекрасна, так глубока, разнообразна, что может служить неисчерпаемой сокровищницей даже для самых огромных сил человека на всю его жизнь.

* * *

Войдите, погрузитесь весь в ваш сюжет и тогда ловите, что вам представляется, и переносите на бумагу, на холст – все равно. Вы схватите сначала общий тон, настроение сцены, потом начнете различать главных действующих лиц, может быть неясно сначала, но наконец мало-помалу начнете себе представлять все яснее и яснее и всю картину вашу.

* * *

Искусство само по себе, будучи даже совсем бессодержательным, помимо всякого влияния, личного впечатления, общественного значения, – в лучших образцах представляет необыкновенное явление, редкость, диковину.

* * *

В новгородских образах можно найти очень ценные уники: талантливые мастера и тогда выбирались из рутины упадка уже заскорузлой византийской манеры, оживляли свои образа живыми типами воображения.

* * *

Вероятно, ум, отягченный рефлексами и опутанный благоразумием, все более и более прикрепляется к земле: он уже не верит в молодые порывы, не верит вдохновению, да оно и не посещает его более.

* * *

Нужна особая подготовка, особое воспитание, чтобы понимать искусство другой народности.

* * *

Характер берегов Волги на российском размахе ее протяжений дает образы для всех мотивов «Камаринской», с той же разработкой деталей в своей оркестровке. После бесконечно плавных и заунывных линий запева вдруг выскочит дерзкий уступ с какой-нибудь корявой растительностью, разобьет тягучесть неволи свободным скачком – и опять тягота без конца…

* * *

Бездарным, холодным ремеслом – до искусства не подняться.

* * *

Эстет равнодушен и к России, и к правде мужицкой, и даже к будущему своей родины…

* * *

Мне нет дела до красок, мазков и виртуозности кисти – я всегда преследовал суть.

* * *

Серов был сам по себе и по своему художественному складу ближе всех подходил к Рембрандту.

* * *

В картинах – нужны фоны, нужны пространства для отдыха глаз и для простора главных фигур.

* * *

Некоторые, особенно молодые парни, даже не будучи пьяными, нарочито притворялись такими – до «положения риз». Это, оказывается, поднимало их в общественном мнении деревни; да, во всяком обществе свое общественное мнение: значит, есть на что пить; значит, не дурак, может заработать.

* * *

Но ведь еще в юности мы учили, что три великие идеи заложены в душу человека: истина, добро и красота.

* * *

Искусство создают люди, надеющиеся создать искусство.

* * *

Невозможно, чтобы европейски образованный человек искренне стоял за нелепое, потерявшее всякий смысл самодержавие; этот допотопный способ правления годится только еще для диких племен, неспособных к культуре.

* * *

Искушение жизни очень часто повторяется то в большей, то в меньшей мере и с обыкновенными людьми, на самых разнообразных поприщах. Почти каждому из нас приходится разрешать роковой вопрос: служить Богу или мамоне? Христос до такой степени отрекался от личных привязанностей и от всех земных благ, что, вы знаете, когда родная мать пришла однажды искать Его, Он сказал: «У Меня нет матери, у Меня нет братьев».

Пишу вам, как обещал, свои мимолетные думы об искусстве, без всякой тенденции, без всякого пристрастия.

Уже на вокзале в Петербурге, случайно развернув фолианты «Русского художественного архива», я приковался к «Распятию». Фототипия, очевидно, с рисунка сепией, исполненного с такой силой, с таким мастерством гениального художника, с таким знанием анатомии! Энергия, виртуозность кисти… И на этом небольшом клочке фона так много вдохновения, света, трагизма! Руки Христа крепко заколочены большими гвоздями; тощая грудь от последнего вздоха резко обнаружила линию реберных хрящей; голова закинулась и потерялась в общей агонии тела. Еще мгновение – и надвигающаяся полосами тьма покроет это страшное страдание… Боже, сколько экстаза, сколько силы в этих тенях, в этих решительных линиях рисунка! Кто же это? Кто автор?.. Вглядываюсь во все углы рисунка, мелькнула иностранная подпись. Конечно, где же нам до этого искусства. Надеваю пенсне – C. Вrullof.

Так это Брюллов[27]! Еще так недавно у меня был великий спор в защиту этого гиганта.

Ветреная страстная любовница этого маэстро – слава – по смерти его быстро изменила ему. Давно ли она провозгласила его величайшим гением, давно ли имя его прогремело от Рима до Петербурга и затем громко прокатилось по всей Руси великой?

Восьмилетним ребенком за тысячу пятьсот верст от столицы, в пятидесятых годах, еще до железных дорог, в полуграмотной среде – я уже знал это имя и много легенд про живопись этого гения. В шестидесятых годах на лекциях словесности в Академии художеств профессор Эвальд[28] еще увлекал, полный восторгом, всю аудиторию, описывая «Последний день Помпеи. Но не прошло и десяти лет, как мания свержения авторитетов, охватившая, как поветрие, русское общество, не пощадила и этой заслуженной славы. Причины были уважительные: к этому времени у нас проявился вкус национальный; общество жаждало правды выражения, искренности вдохновения художников и самобытности; малейшая традиция общеевропейской школы итальянизма претила русскому духу.