Адепт - Кэтрин Куртц

Перегрин все еще был мертвенно-бледен от холода и потрясений прошедшего дня. Невооруженным глазом было видно, как ему страшно. Отгоняя прочь сомнения, Адам подошел к бару и налил в два хрустальных стакана по хорошей порции виски. Потом ободряюще улыбнулся Адаму и сунул стакан ему в окоченевшую руку.

– Вот, выпейте, – посоветовал он. – Я только что звонил в Кинтул-Хаус. Позвольте мне разжечь камин, а потом мы побеседуем обо всем.

Он поставил стакан на каминную полку и устало наклонился к очагу, сунул под лежавшие наготове поленья растопку и зажег ее длинной спичкой. Когда огонь разгорелся, Адам забрал свое виски и сел напротив Перегрина.

– Я говорил с Анной, горничной леди Лоры, – негромко сказал он в ответ на вопросительный взгляд художника. – Разумеется, она подтвердила то, что вы сообщили мне раньше. Но вы не должны скорбеть по леди Лоре. Она сейчас в достойном обществе.

Глаза Перегрина немного расширились, с такой спокойной уверенностью это было сказано.

– Что вы имеете в виду? – неуверенно спросил он. – Вы говорите так, будто знаете .

– Я знаю.

– Но… но откуда? Кто вы вообще такой?

Адам сохранял нейтральное выражение лица, пытаясь представить себе, как много сумел разглядеть Перегрин.

– Вам известно мое имя. Вы видите мое лицо, – рискнул он.

Смятение и страх снова обозначились на изможденном лице Перегрина.

– Да, – прошептал он. – Это часть того, что так страшит меня. Боже мой, если бы я только мог перестать видеть! – простонал он, тряхнув головой. – Если вы обладаете такой силой… если… если вы и правда… кто-то вроде волшебника… Бога ради, снимите с меня это проклятие!

Глаза его горели лихорадочным огнем, руки с такой силой стиснули стакан, что Адам даже испугался, не раздавит ли тот его.

– Я же сказал вам: никакое это не проклятие! – резко перебил он. – И не в моих силах заставить вас не видеть, даже если бы у меня было право делать это. Впрочем, прежде чем продолжать этот разговор, вам надо немного расслабиться. – Он махнул рукой со стаканом в сторону Перегрина. – Мне бы не хотелось вынимать из ваших весьма и весьма талантливых рук осколки, если стакан вдруг треснет. Если вы не любите виски, – добавил он чуть мягче, – я могу дать вам успокоительного.

Перегрин побледнел еще сильнее и мотнул головой, но стакан из рук не выпустил.

– Н-нет, прошу вас. Никаких успокоительных. От них только хуже. Если я принимаю пилюли, я утрачиваю тот незначительный контроль над своими видениями, который у меня еще остался.

– Значит, некоторый контроль у вас все же есть?

Перегрин горько усмехнулся.

– Вы надо мной смеетесь, верно? Вы считаете, что я действительно рехнулся.

– Вовсе нет. Мне абсолютно искренне интересно, что вы мне расскажете, – не покривив душой, возразил Адам. – Но если вы хотите, чтобы я помог вам, вам надо сейчас же настроиться на то, что вы будете со мной абсолютно откровенны, каким бы диким вам самому ни казалось то, что вы мне расскажете! Я обещаю, что не буду вам судьей, но мне необходимо знать все. Я понимаю, что вас это не слишком обнадеживает – вы ведь меня почти не знаете, – но я не смогу помочь вам, если вы не пойдете мне навстречу.

Адам замолчал. Долгую минуту Перегрин молча, не шевелясь, смотрел на него, потом глубоко вздохнул и провел рукой по лицу и подсыхающим волосам, сдвинув очки.

– Простите меня. Я… Я никогда не говорил об этом ни с кем. С чего мне начать?

– Ну, обыкновенно принято начинать сначала, – заметил Адам. – Так когда вы в первый раз заметили за собой способность видеть ?

Перегрин с усилием вздохнул и на мгновение снял очки, чтобы потереть глаза тыльной стороной ладони. Потом он снова надел очки и уставился на стакан виски в руке.

– Я… мне трудно припомнить время, когда я не мог этого, – пробормотал он. – Когда я был маленьким, я видел много всякого такого – вещи, которых на самом деле не было. Ну, я видел картины на стенах, которые потом оказывались пустыми, видел в зеркале рядом со своим отражением другие лица. Иногда вокруг меня происходили события словно как из других времен… – Он осекся и замолчал.

– Вас пугало то, что вы видели? – спросил Адам. Вопрос этот, похоже, застал Перегрина врасплох: нахмурившись, художник стал вспоминать.

– Нет, если подумать, не пугало, – ответил он. – Вот отца моего это напугало до полусмерти, когда он узнал об этом. Он решил, что я серьезно нездоров.

Он вздохнул, переводя дух.

– Когда я был совсем еще маленький, у меня была куча друзей, которые то и дело ко мне приходили – рассказывали сказки, играли со мной. Я знаю, воображаемые друзья есть у многих детей, но рано или поздно все из этого вырастают. Мои же казались совсем настоящими. Когда я пошел в школу, некоторые помогали мне делать уроки. Некоторые даже подсказывали мне на экзаменах, хотя полностью ответ не давали ни разу.

Он покосился на Адама, но тот молчал, не перебивая.

– Это… Это казалось таким естественным, что я как-то над этим даже не особенно задумывался, – продолжал он, – пока не начал разговаривать с другими мальчиками. Только тогда я понял: никто, кроме меня, не догадывался о существовании моих друзей. А в конце концов я совершил ошибку, рассказав об этом отцу.

– Почему вы считаете это ошибкой?

Перегрин передернул плечами и поморщился.

– Если бы вы знали моего отца, вы бы не стали обращаться к нему с этим. Он типичный твердолобый реалист. Даже мысль о том, что его сын может быть таким впечатлительным, просто приводила его в ужас.

– Значит, вы обсуждали с ним это в подробностях?

– Я бы не назвал это “обсуждением”, – возразил Перегрин, скривив губы. – Скажем так, мы просто обменялись репликами. Он недвусмысленно заявил мне, что мое чрезмерно развитое воображение недопустимо. Увы, это мало помогло. Собственно, стало только хуже. Казалось, чем больше мои смятение и досада, тем больше всякого я вижу… – Он снова опустил взгляд на виски.

– Сколько лет вам тогда было?

– Около одиннадцати, – почти беззвучно ответил Перегрин.

– Вы не знаете, ваш отец собирался обследовать вас у психиатра?

Перегрин мотнул головой, не решаясь встретиться с Адамом взглядом.

– Он считал, что, если об этом узнают, это плохо отразится на репутации семьи. В конце концов он отказался от мысли переубедить меня и просто объявил, что если я… если я хочу остаться его сыном, я должен научиться владеть своими бреднями.

Адам только кивнул. Подобные истории он наблюдал уже много раз.

– Продолжайте.

Перегрин на мгновение зажмурился, потом вновь заговорил:

– Как вы можете себе представить, угроза была не из пустых. Я предпринял все, что мог, чтобы не видеть тот, другой мир. Мне кажется, его метод был достаточно эффективен, так как к тринадцати годам мне удалось наконец избавиться от всего этого.