Четвертый под подозрением - Хьелль Ола Даль

Фрёлик посмотрел вниз, на свою грудь, и встретился взглядом с Элизабет. Он широко улыбнулся.

— Продолжай, — шепнула Элизабет.

— Отец Беате быстро с ними разобрался. Все признавали его авторитет; ему не нужно было ничего говорить или показывать свое удостоверение. Он даже был не в форме. Просто пришел и восстановил справедливость. Наверное, с того дня все и началось. Сосед стал для меня… символом.

— Брюс Уиллис, — улыбнулась Элизабет.

— Кстати, потом выяснилось, что он вовсе не такой уж герой…

— Кто, Брюс Уиллис?

— Отец Беате.

— Что он сделал?

Фрёлик пожал плечами:

— Беате умерла несколько лет назад. Подсела на героин. Когда она не пришла на встречу одноклассников, девочки рассказали, что отец много лет избивал ее и насиловал. — Он потянулся и сухо закончил: — Иллюзии выцветают и исчезают! — Элизабет промолчала. — Таков уж наш мир. Полон иллюзий, того, чего нет на самом деле.

— Кому ты рассказываешь!

— Что я люблю? — переспросил Фрёлик, услышав ее вопрос. Он перевернулся на спину и задумался. — Люблю играть на воображаемой гитаре, исполнять песни группы «Дорз», особенно альбом «Женщина из Лос-Анджелеса»…

— Какой ты зануда! Ладно тебе. Скажи, чем ты любишь заниматься на самом деле!

— Люблю смотреть в окно, когда утром просыпаюсь в своей постели, — потягиваясь, ответил он.

— Еще! — потребовала она.

— Что «еще»?

— Еще что ты любишь?

— Сначала ты.

— Я люблю летом лежать в траве и наблюдать, как облака меняют форму.

— Еще!

— Ехать на велосипеде с горы теплым летним вечером.

— Еще!

— Теперь твоя очередь.

— Люблю переписывать названия дисков и пластинок и расставлять их в алфавитном порядке.

— Правда?

— Да.

— Ясно. — Элизабет свернулась калачиком и прошептала: — Давай еще!

— У меня есть любимые места, в которых мне нравится бывать одному.

— У меня тоже. — Элизабет подняла голову и заглянула ему в глаза. — На пляже… Вечером, когда я сижу на пляже и слушаю шелест волн, набегающих на берег. Если кто-то подходит и заговаривает со мной, я просто не слышу…

— Да, вода — она такая, — кивнул Фрёлик. — Со мной то же самое, когда я хожу на рыбалку — на реку или ручей, где есть пороги.

— Не верю.

Он покосился на нее. Ему показалось, что она немного обиделась.

— Ладно, сдаюсь. Все не так.

— Когда ты становишься такой, мне больше не хочется откровенничать, — сказала она.

— Эй, ты! — Фрёлик сел и стал смотреть на Элизабет в упор. Наконец она тоже посмотрела ему в глаза. — Не сердись!

— Я не сержусь.

— Ну и как называется твой пляж?

Она улыбнулась:

— Вар.

— Что еще за вар?

— Название такое. Вар.

— Название пляжа?

— Это остров.

— Где он?

Она не ответила и опустила голову. Он поиграл с ее волосами и зевнул. Очень хотелось спать; приятно было сознавать, что скоро придет сон.

— Да, вот еще… — пробормотал он и снова зевнул. — Я люблю весной запах костра.

Среди ночи Фрёлик открыл глаза и заметил, что ее голова больше не покоится на его груди. Он услышал тихий голос. Она сидела на стуле у окна, прижав к уху мобильный телефон.

— Ты не спишь? — спросил он. — Который час?

— Сейчас приду, — ответила она. — Спи, спи!

Фрёлик зажмурился. Он слышал, как она ложится под одеяло. Перед тем как снова заснуть, он открыл глаза и увидел, как ее черные волосы разметались по подушке.

— У нас жмурик.

— Труп?

— Мужчина. Холодный, как рождественский анчоус, — сказал Гунарстранна. — В Лоэнге.

Разговор прервался. Обсуждать было нечего. Франк Фрёлик, как всегда, повернулся в кровати.

— Мне надо идти, — хрипло прошептал он и осекся.

Ее не было. Одеяло, в которое она завернулась несколько часов назад, наполовину свешивалось с кровати. Он сел, потер щеки и осторожно позвал:

— Элизабет!

Ни звука.

Он посмотрел на часы. Половина пятого. Ночь! Фрёлик встал и неуклюже вышел в гостиную. Темно и тихо. На кухне — темно. В ванной — темно и пусто. Он включил свет, кое-как умылся и, посмотревшись в зеркало, увидел свои усталые глаза. Ну зачем она так? Зачем все время убегает? Когда она ушла? Почему?

* * *

Ровно через шесть минут он сидел в машине и ехал под гору. За ночь заметно похолодало. На усыпанном звездами небе ярко светил полумесяц. Термометр в салоне показывал минус пять градусов. Фрёлик думал о том, что на Элизабет узкая юбка и крохотные трусики. Как она шагает по улице в такой мороз? Выбралась из постели, тайком ушла из его квартиры… В машине было так холодно, что он съежился, крепко сжав обеими руками руль. Шипованные шины скрежетали по гудрону. Обочины дороги замерзли. Над портом поднимался туман. Фрёлик подумал: сейчас самая подходящая обстановка для убийства. Он повернул в сторону Гамлебюэне.

У проволочной ограды стояла патрульная машина с невыключенным проблесковым маячком. На противоположной стороне Гунарстранна оставил свою «шкоду-октавию». А по ту сторону ограды вокруг лежащей на земле фигуры столпились люди.

Фрёлик захлопнул дверцу машины и, сунув руки в карманы, направился к воротам. Он не успел позавтракать и замерз — теперь у него сосало под ложечкой. Навстречу ему шагнул Гунарстранна. Из-под его осеннего пальто торчала криво застегнутая рубашка. К губе инспектора приклеилась незажженная сигарета.

— Охранник из фирмы «Секуритас». Обнаружен напарником в три сорок три. Налицо очевидные признаки взлома. Кто-то пытался проникнуть в контейнер… — Гунарстранна ткнул пальцем в распахнутую дверь зеленого металлического контейнера. — Владелец контейнера — фирма под названием «А. С. Юпро». Что унесли, пока неясно, но, судя по всему, какое-то электронное оборудование.

Издали мертвец напоминал горнолыжника, потерявшего сознание. Одетый в рабочий комбинезон, он лежал в так называемом устойчивом боковом положении. Разглядев обезображенную голову убитого и лужу крови, Франк Фрёлик поморщился.

— Судмедэксперты называют такие травмы «причиненными тупым орудием», — сухо заметил Гунарстранна. — Ему проломили затылок. По-моему, установить причину смерти будет нетрудно. Скорее всего, вот и орудие убийства. — Он показал на испачканный кровью пластиковый пакет, лежащий рядом с трупом. — Алюминиевая бейсбольная бита.