Тени Сталина - Владимир Логинов

Уже в 1949–1952 годах некоторые люди, приведенные Берия, были отстранены, у Сталина появилось подозрение против Берия. И Берия чувствовал прекрасно, что основная сила, будоражившая Сталина, — Власик. Власик же говорил: «Мне осталось десять—пятнадцать дней. Если бы мне эти дни продержаться, Берия был бы арестован». Но в это время произвели взрыв атомной бомбы…

— Вы знаете, читая дело Власика, я обнаружил смехотворные обвинения, типа таких, что он давал своим знакомым билеты на футбол и в Большой театр в правительственные ложи. Однако тем не менее так ли это было на самом деле? Вот вы, бывший начальник охраны высокого должностного лица, можете подтвердить или опровергнуть подобные факты?

— Один раз, может, и предоставили кому-нибудь ложу… Но если члены правительства собирались, мы заранее информировали управление. Например, Шверник сегодня будет на представлении. Но поскольку он знал, что никого не будет, ложа свободна, он допустил оплошность… У нас говорят: ворона — двоюродная сестра сороки. Приплели откуда-то кого-то… Все это глупость, народ поймет, что этого человека винить не в чем, ненависть к Сталину переносят на него. А он был честным человеком… Иметь такую нагрузку, отвечать за все, ночами работать… Он почти всегда сопровождал Сталина, в чем его можно обвинить?

— Вышинский?..

— Ух какой умница был!.. Симпатичнейший человек… Про него пишут очень отрицательно, потому что он сталинскую линию защищал…

Енукидзе

— Когда я на курсах шоферов учился и после их окончания год работал шофером, тогда, между прочим, я встречался с Енукидзе. А как я эту встречу имел?.. — Георгий Александрович пригубил рюмку и продолжал: — Я стажером был, всего третий день за рулем сидел. Третий день самостоятельной работы. И еду в сторону Мещерина. Вдруг машина останавливается. А мороз двадцать четыре градуса. Я в кожаной куртке, а она не на вате, а просто на подкладке, но у меня было такое большое кашне и шапка-ушанка, валенки. Забегал вокруг машины. Едет «роллс-ройс». У него звук такой особенный, когда он идет, вы с закрытыми глазами определите, что это «роллс-ройс», а не другая машина. Я смотрю — остановилась она, вышел шофер (потом я познакомился, был хороший малый, Февралев). Он спрашивает: «Что у вас?» Я говорю: «Испортилась машина». Он посмотрел, не стал копаться, пошел доложил. Потом говорит: «Вас просят поехать со мной, а машину оставим, за ней потом приедут, отремонтируют и сдадут вам». Я говорю: «Не могу на улице оставить машину». Пошел он, доложил. Тот, кто сидел в машине, попросил меня подойти. Подошел. Открыл заднюю дверь, а он сзади сидел — седой мужчина. Говорит: «Ты что не слушаешься?» Я его узнал. Он был шефом хозяйственного управления. Я объясняю: «Я же не могу машину оставить без надзора». Он на меня посмотрел: «Ну, молодец, через полчаса за тобой приедут, не беспокойся». И уехал. Ровно через полчаса приехала машина грузовая — и меня буксировали на дачу. К нему. Посадили обедать. Машину привели в порядок. Там что-то с карбюратором было… Потом дали машину в готовом виде, я сел и поехал. Вот такой добрый человек был.

— А вы кого возили тогда?

— Я никого не возил. Я тогда на грузовой работал три-четыре месяца. А после я пересел на легковую. И возил помощника Жданова — Алексеева.

Вот такая первая встреча с Енукидзе у меня была. Потом этот Енукидзе помог моей сестре визой. Я вам говорил, что у меня мачеха была немка. В тридцать третьем году помогли визой моей сестре, она почками болела. И она поехала в Берлин к сестре моей мачехи. И там лечилась — месяц или два, не знаю. Как раз тогда Гитлер к власти пришел.

И еще одна встреча с Енукидзе у меня была. Отец мне дал корзину огурцов и помидоров. Из Грузии он получил. А Енукидзе был уже освобожден и в «Метрополе» жил, в номере, окна которого выходили прямо на Неглинную. В этот номер я к нему и пришел, он сам открыл дверь, я передал эту корзину. «Авель Софронович, — говорю, — это от Александра Яковлевича Эгнаташвили, просил передать вам». Тогда свежие помидоры было иметь — чудо. Он на меня посмотрел и узнал. Говорит: «Это не ты был тогда на шоссе?» Я говорю «да». «Молодец, — говорит. — Хорошо поступил ты тогда…» После этого его уже арестовали. И арестовали там же, в «Метрополе». Хороший человек был. К сожалению, любил женщин. Я имею доказательства, но об этом…

Царство Небесное всем тем, кто служил правде, народу и кто помогал Сталину в создании такой великой державы. И вот когда ругают Советский Союз, что все у нас плохое, что для истории это беда была, для России в первую очередь и для мира, что Советский Союз — это чепуха, всегда забывают о том, что если английский рабочий класс, и американский, и западный — если в Европе и в мире рабочие живут хорошо, — это, по-моему, потому, что существовал Советский Союз. Существовала опасность, что может произойти революция в мировом масштабе, и капиталисты, империалисты были вынуждены создавать хорошие условия для своего народа, давать социальные права. Вот в этом — великая роль Советского Союза, по-моему.

В декабре 1997 года, когда я работал над этой книгой, в редакцию альманаха позвонил член редколлегии профессор Борис Соколов.

— Владимир Михайлович, хорошо, что вас застал, — обрадовался он. — Вы никуда на днях не уезжаете?

— Да нет, только что приехал с Северного Кавказа.

— Замечательно. Дело в том, что послезавтра прилетает из Лондона продюсер документальной студии телекомпании Би-би-си. Они хотят снять многосерийный документальный фильм о Сталине и его роли в Великой Отечественной войне. Очень нужна ваша помощь.

— Какая конкретно?

— Сведите их со своими стариками, которые лично знали Сталина.

— Это будет непросто, ибо мои старики преданы Сталину до гроба, они боготворят его, а Би-би-си, сами понимаете…

— Я все понимаю, но это документалисты, да и настроены они очень объективно.

— Ладно, Борис Вадимович, я попытаюсь переговорить с ними, а там будет видно. Но имейте в виду, без моего присутствия мои старики с англичанами разговаривать не будут.

— Уж это-то я отлично понимаю, — согласился профессор.

Первому соратнику Сталина — заместителю Председателя ВЦСПС Лаврентию Ивановичу Погребному — я позвонил сразу же после разговора с Соколовым. Девяносто-восьмилетний старик выслушал меня внимательно, подумал и ответил:

— Пока я не готов дать согласие, потому что не только уже не хожу, а даже с постели не встаю. Это будет неудобно. Я подумаю.

А Георгий Александрович Эгнаташвили, тоже примерно одного с Погребным возраста, согласился, хотя после операции, сделанной год назад, передвигался с большим трудом.

Через три дня приехала дама из Би-би-си Мартина Балашова. Ее славянская фамилия удивила меня, но она бойко пояснила:

— Я родилась и училась в Лондон, но родители мои эмигранты из Чехословакии, бабушка моя там жить еще.

Ей было не более тридцати, но по виду и манере поведения я сразу обнаружил в ней потертую в коридорах английских разведок особу, которая всегда себе на уме. И хотя «холодная война» уже давно закончилась, ее образ мыслей, подход к теме и набор вопросов попахивали стереотипом вчерашнего дня, мало чем отличавшимся от примитивного антисоветского штампа пятидесятых—шестидесятых годов. Выучка. Воспитание. Словом, в ней проглядывала школа с известным названием. И это у молодого современного человека. Россию конца девяносто седьмого года она воспринимала как СССР семидесятых. И я с удовлетворением отметил, что мы ох как далеко шагнули в своем развитии по сравнению с застойным консерватизмом англичан. Им бы три революции в одном веке с глубокой ломкой социального и общественно-политического строя государства! Что бы от них осталось после таких потрясений! А мы еще живы, слава Богу.