Новые соседи - Владимир Привалов

«Ты скоро будешь не нужен».

Когда стремительная конница ночным штурмом захватила Архогу и оба имения, Гораха поднял лай пса у ворот, которого немногословные вояки в темных плащах пинком отправили в кусты. Тогда, сидя в башне и разглядывая захватчиков, Горах недоумевал – на что надеются имперцы? В чью пьяную голову пришла мысль объявить войну Дорчариан такой горсткой воинов? Всадников была всего лишь сотня, не более…

Весь день Горах провел на башне, наблюдая. Имперцы шустро перемкнули Долинный тракт, пустив конные разъезды и заворачивая горцев, которые хотели покинуть захваченные земли.

«Дурни собираются закрыть выходы наглухо? Чтоб никто в Дорчариан не прознал? – усмехнулся Горах. – Сейчас, конечно, глухозимье и в горах безлюдно… Но рано или поздно кто-нибудь отправится погостить к родичам в Архогу – и все увидит. Новость надолго не припрячешь в укромном уголке – все равно сбежит».

Но теперь, разглядывая воинов в походном строю и показавшийся из-за окоема обоз, Горах наконец-то понял хитрый замысел. Захватчики придержали новости лишь затем, чтобы никто не напал, пока имперцев всего лишь сотня. Горах вздохнул и сплюнул вниз. Хоть умом голубятник и небогат, но слишком долго прожил на свете… Чего уж там – имперцы прознали про соль и не усидели на месте, сволочуги.

«Скоро тебя сменят. Придут мои люди, привезут новых голубей». – Порыв зимнего ветра вновь принес слова Сплетника. Вот же имечко… Горах вытер выступившие на ветру слезы и вновь уставился на вереницу повозок, пытаясь угадать – в какой из них везут птиц и где едет сменщик.

«И как тонко просчитали всё, паскудники, – зло подумал Горах. – Воины с Гимтаром наверху, за Колодцем приглядывают. А дан Рокон с ближниками вроде и рядышком, у Матери Предков, а все одно далёко…»

Тут старый голубятник, привыкший следить за юркими птицами в небе, приметил под облаками черную точку. Горах сразу понял – летит голубь. Летит из Империи, откуда шло войско.

«Неужели и ты, малыш, несешь нам беду?» – подумал Горах. Тут старика словно окатило ледяной водой, и сжало грудь. Он вскочил, споткнулся о корзину, чуть не упав, и бросился к люку. Распахнув выпустил радостно загуливших, закрутившихся птиц в небо, «погулять». Вдруг крылатый гонец несет не беду, а надежду? Вдруг это то самое «тайное письмо», про которое намекал танас?

«Одинокого голубя сразу заприметят… Да и сам проклятый Сплетник непременно увидит почтаря из-под своего капюшона, чтоб клиббы живьем жрали его печень». – С замиранием сердца Горах следил, как стая поднимается к небу. Одинокий гонец увидел сородичей и полетел к ним, воссоединяясь с семьей. Вдосталь накружившись, они все вместе, громко хлопая крыльями, вернулись домой.

– Иди, иди сюда… – ласково позвал старик и ловко поймал птицу. Голубь был от Колума, Горах сразу признал своего сизаря. – Сейчас попьешь водички, зерна поклюешь…

Руки у старого голубятника тряслись от волнения, он торопился, чутко прислушиваясь – не хлопнет ли дверь внизу, не заскрипят ли ступени… Освобождая птицу, Горах увидел неладное – послание было неправильным. Крылатый гонец нес не тонкий невесомый свиток, а тащил скомканный кусок грубой бумаги, плотно примотанный к лапке голубя.

– Совсем Колум из ума выжил. – Голубиное сердечко трепетало в ладони Гораха, а грудка сизаря часто вздымалась. – Как же ты долетел-то, милый… – Горах наконец размотал бечеву и забрал послание.

Посадив голубя к суженой и обиходив, голубятник подошел к окну в долину, где больше света, и всмотрелся. На бумаге неровно выведено: «Рокон. Гимтар». Уж эти-то значки-буквицы он мог сложить!

«Значит, своим, – подумал голубятник, пряча послание за пазуху. – Значит, верно я суетился». – Старик потер грудь.

– Теперь ты будешь не нужен, – прошептал Горах, повторяя ненавистные слова. – Врешь, проклятый имперец! Старый Горах еще послужит Дорчариан!

Рокон или Гимтар? Танас или дан? Кому же отнести тайное письмо? Горах уставился в долину и сплюнул от досады, увидев цепочку постов за дальним мостом и воинов в полях. Паскудники протоптали тропу по зелени озимых, расхаживая по ней туда-сюда. Земля ждала снега, теплого пушистого одеяла, но вместо этого дождалась проклятых имперцев. Словно хищные блестящие муравьи, имперцы шевелились на полях, окапываясь, ставя палатки и возводя навесы и сараи из жердей. Один из всадников, горяча коня, поскакал к вилле.

И Мадр с Мадллом, позор гор, с хлебом-солью вышли встречать имперцев… И вся Архога вслед за ними легла под имперцев… Голубятник пристукнул по колену, наблюдая за приближающимся всадником. Кому же довериться, как передать послание? Горах чуял: в письме важные слова, которые помогут Дорчариан. Голубятник снова посмотрел на дальний мост. Там не пройти…

«Неужели на старости лет придется ползти зимой по узкой тропе вверх, к Матери Предков? Ведь не дойду…» – с тоской подумал старик. Всадник влетел в открытые ворота и спрыгнул с лошади. Конь громко заржал, топнув копытом. При виде недовольного жеребца Горах вдруг понял, что должен сделать. Сейчас! Сейчас же! Старик отшатнулся от окна, вновь споткнулся о несчастную корзину, едва не сверзившись с лестницы, и поспешил вниз.

Ойкон оседлал Сильного и двинулся из Старой виллы. Жеребец горячился, вздрагивал от нетерпения – ему хотелось мчаться вперед что есть силы, но Ойкон не разрешал: можно ненароком сбить кого-нибудь. Вот когда они минуют пост имперских караульных за селом – тогда раздолье. Тогда и можно будет поиграть…

Рыжий важный господин Крент Грис разрешил Ойкону кататься на Сильном. «Чтоб кровь у жеребца не застоялась» – так и сказал. Сейчас господину Кренту некогда заниматься со скакуном – командующий готовился к дальнему походу.

Ойкон приблизился к распахнутым настежь воротам. Справа и слева висели приколоченные к воротным столбам Мотр и Маурх. Бедняги! Ойкон привычно потупил взор, но вдруг увидел неладное. Сорока уселась на воротную балку, прижала лапой к дереву бруса маленького воробышка и терзала его клювом. Бедный птенчик трепыхался в когтях злой сороки, уворачивался и верещал. Над мерзавкой кружили встревоженной стайкой воробьи, громко чирикая.

– Отпусти! Отпусти! – закричал Ойкон и стукнул по створке ворот. Обрадованные дармовым зрелищем стражники загоготали.

Сорока недовольно стрекотнула и опять ударила воробья клювом. Ойкон остановил Сильного и приподнялся в седле, встав на него ногами. Такого сорока не ожидала и выпустила птенчика. Ойкон успел поймать пушистый комочек, и стражники недовольно загудели. Сорока возмущенно протрещала что-то, качнула хвостом и улетела.

– Не плачь, не плачь, – приговаривал мальчик, пустив умного коня шагом. – Крылышки тебе помяла злюка, да?

Мальчик сюсюкал с птенчиком, который согрелся в ладонях и притих. Вдруг Сильный настороженно всхрапнул и ударил копытом. Ойкон огляделся. Дорога повернула, и Старая вилла спряталась за отрогом скалы, а Архога еще не показалась, скрытая облетевшими садами и перелеском. По дороге то и дело сновали имперские воины, но сейчас она была пуста. Из-за стожка сена показалась фигура старого горца в высокой меховой шапке. Старик огляделся и торопливо приблизился.