Имею право сходить налево - Григорий Славин

– Молодой человек, вам известно, что спать с дочерьми без благословения их отцов безнравственно?

Краем глаза я заметил, что двое из его свиты двинулись на кухню.

– Известно, – ответил Антоныч. – Но никак не могу заставить себя представить вас с иконой в руках.

Старичок поставил блюдечко, удовлетворенно потер ладошки и солнечно оскалился. Свет безупречных фарфоровых зубов придал нашей непринужденной беседе предчувствие ее скорого конца.

– Когда мне было шесть лет и я с папой и мамой жил в Твери, мальчик из третьего подъезда, с которым мы играли в песочнице, сломал мое ситечко. Боже мой, как я плакал.

Я присмотрелся. Или мне показалось, или на глазах старичка на самом деле показались слезы. Я приказал себе быть внимательнее. Вполне возможно, что слово «ситечко» мне послышалось, а на самом деле речь шла об авиакатастрофе.

– На следующий день я сучком выколол ему глаз. Я недавно встретил этого мальчика. Он до сих пор без глаза.

– И вы купили ему новый? – попытался Гриша вновь породить у старичка ассоциации о мятом шлеме.

– Вы мне нравитесь, – и префект указал на Гришу пальцем. – Хотя и ошиблись. Кому нужен одноглазый бродяга, роющийся в помойных баках? Время не сделало его лучше. Я пропустил его по частям через промышленную мясорубку. Знаете, эта селитра – от нее никакого толку. Лучше всего удобрять клумбы чистой органикой, – он налил себе в блюдечко еще. – К чему я это, собственно, рассказываю. Чтобы у вас сложилось достаточно ясное представление о моей натуре. Я бесчеловечен, и меня это угнетает. Особенно по ночам, когда остаешься один на один с богом, – старичок вздохнул и поправил очки. Только сейчас я заметил, что глаза у него бесцветные. – Но я ничего не могу с собой поделать. Это гены. Согласитесь, я не виноват?

Гера пожал плечами, я счел за лучшее не шевелиться. Выдержав паузу, старичок обернулся.

– Ну, у вас там все готово?

Мне стало настолько нехорошо, что показалось, даже щеки покрылись инеем. Раздался какой-то шум, и мы вчетвером посмотрели на входную дверь. Двое амбалов старичка затаскивали в кафе какого-то парнишу в одеяниях манагера. Розовая рубашечка, серый костюмчик. Мне ли не знать… Лет несчастному около тридцати пяти. Ровесник. Специально, что ли, подбирал? Ощущение, что он несчастный, невозможно было заменить другим. Парниша упирался и всхлипывал. Увидев старичка, он принялся вопить:

– Роман Романович!.. Роман Романович!..

– И ничего-то я не могу с собой поделать, – сокрушенно произнес старичок. – Мое злопамятство, безусловно, зачтется на том свете. Гореть мне в аду синим пламенем. Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь в том, что совершенно не умею разговаривать с людьми.

– Роман Романович, это недоразумение!..

– Вот видите, – старичок показал себе большим пальцем за спину и поморщился. – Человек говорит, что это недоразумение. Годы обязывают меня быть доверчивее, милосерднее. Но я ничего, абсолютно ничего не могу противопоставить своей жестокости. Кто-то сидит на моем плече. Посмотрите, – обратился он ко мне. – Вы никого не замечаете на моем плече?

– Нет, – сознался я.

Старичок огорчился, как мне показалось, еще сильнее.

– Вот видите, никто не замечает… А он сидит. Сидит и шепчет мне в ухо: «Этот сукин сын обокрал тебя на три тысячи долларов. Он закупил для твоих магазинов спиртное и получил откатом». И что прикажете делать?

– «Для твоих магазинов»? – переспросил Гера. – Я думал, вы префект.

Между тем амбалы повели манагера на кухню.

– Может, он врет? – спросил Гера под его непрерывные вскрики.

– Кто? – не понял старик.

– Который на плече.

Старик мгновение подумал.

– Может быть. Очень может быть. Но я ничего не могу с собой поделать, – он вдруг резко для своих лет поднялся. – Пойдемте… – и он взялся за рукав стоящего рядом официанта. – А чаек ваш, молодой человек, говнецо.

Мы загремели стульями, вставая, и под присмотром холуев направились на кухню.

Картина для заведения общепита была странная, чтобы не сказать – необъяснимая. Манагер оставался в пиджаке и рубашке, но брюки и трусы с него были спущены.

– Ну, давайте, чего уж там, – попросил старичок.

Один из его холуев, наклонившись, взял манагера за ноги, а двое других подняли за руки и посадили на плиту. Треск, шипение, вонь горевшего мяса и оглушительный крик слились воедино, объясняя мне, непонятливому, что плита была предварительно раскалена добела.

Манагер орал как ненормальный, а я, пытаясь рукой найти помощь слабеющим ногам, думал о том, что уже никогда в будущем не закажу в ресторане бифштекс. Если оно, конечно, будет, будущее. Странно только, что все это из-за того, что Антоныч забыл в гостинице свой паспорт.

Крик прекратился, и потерявшего сознание несчастного стащили с плиты.

– У меня в саду заболела гортензия, – услышал я сквозь дымку полуобморока. – Знаете, считается, что крупнолистные гортензии рекомендованы к выращиванию в основном в странах с более мягким климатом. Но не так давно появился особый сорт гортензии крупнолистной, которая способна к обильному ежегодному цветению и в холодном климате четвертой зоны, куда входит Москва… Вам нравится гортензия?

Я поднял голову, чтобы убедиться, что вопрос адресован не мне. И в самом деле, старичок обращался к Гере.

– Не знаю, – ответил Гера и кашлянул.

Префект выставил в его сторону узловатый палец.

– Вот вы мне не нравитесь. Не нравитесь, и все. И ничего с этим не поделать. А знаете почему?

– Почему? – спросил Гера и еще раз кашлянул.

– Потому что мужчина должен точно знать, что ему нравится, а что нет.

Вряд ли Гера представляет, как выглядит гортензия. Я вот, к примеру, понятия не имею.

– Но мы отвлеклись, – сменил тему старичок. – Пойдемте за столик. Там и закончим наш разговор.

Как я снова оказался на стуле, не помню. В себя пришел только тогда, когда услышал голос Антоныча.

– Что будет с тем человеком?..

– С Архиповым?.. – старичок махнул рукой. – Его сожгут. Если пепел настаивать в воде неделю, получится замечательная подкормка. Главное, сливать прямо под корень.

– Ты больной сукин сын…

– Мы это уже обсудили, – отрезал старичок. – Перейдем к делу.

– Да поскорей, – хрипло добавил Гера. – Пусть гортензии в твоем доме приживутся, а все остальное вокруг передохнет.

– Вы думаете, я вас убью? – спросил старичок. – Прямо сейчас? – он засмеялся дребезжащим смехом. – Какие глупости. Я деловой человек. Волю эмоциям не даю, как вы уже заметили. Заметили?

– Заметили, – бросил Антоныч. – Что дальше?