Восемь с половиной часов - Игорь Анатольевич Верещенский

с трудом удерживаясь на ногах и удерживая поднос при этом; на лице выразились неподдельное усердие и возможно даже страдание. Его движения были отрывисты, не всегда точны, словно тело его было не просто старым, а именно изношенным, как велосипед – и детали все вроде на месте и исправны, а всё равно гремит, дребезжит, ломается… У всех троих мелькнула в голове мысль подойти, подхватить тяжёлый поднос, трясущийся в его руках, но никто, предостережённый, видимо, каким-то внутренним предчувствием, не осмелился выполнить сей благородный поступок. Старик поставил поднос на стол, друзья взяли с него чашки на блюдцах; на подносе осталась ещё такая же толстостенная рифлёная сахарница с засохшим и пожелтевшим сахарным песком на стенках и серебряная ложка, тоже с прилипшим сахаром. Хозяин опустился в кресло, тяжело вздохнул и заговорил. Разговор получался напряжённым, с длинными выжидающими паузами, во время которых ребята чувствовали себя очень неловко, а старик внимательно разглядывал их, как бы взвешивая и оценивая каждое их слово.

– Пожалуйста, угощайтесь. Так о чём вы хотели меня спросить? – Голос его стал чуть более мягким. Ребята хоть и пододвинули к себе чашки, но никто не дотронулся до чая. Таню эта ситуация очень беспокоила, Вадик ни на что не обращал внимания кроме нужного ему, Артём имел несколько отчуждённый и усталый вид. Заговорил, как всегда, Вадик.

– Мы узнали, что где-то здесь неподалёку в советское время была школа, закрытая по неизвестным причинам. Хотелось бы узнать что-нибудь о ней. Вы здесь давно живёте?

– Да… Дольше, чем вы можете подумать. Это была школа для мальчиков – сирот или кто остался без родителей… После Гражданской войны, а потом после Великой Отечественной таких много, знаете ли, было. Обычная школа. Я там сторожем работал. – Голос старика звучал ровно, не выражая никаких пристрастий, но внимательность его ничуть не уменьшилась. Его костлявые руки лежали, сцепленные, на столе. Таня тоже внимательности не теряла, разглядывала его. И руки привлекли её внимание – она не предполагала, что они могут быть настолько костлявыми. Тонкая, неестественная кожа обтягивала выступающие синими верёвками вены, в других местах вплотную прилегала к сухожильям и костям с большими деформированными суставами. Казалось, там вообще не осталось мышц; руки буквально просвечивали насквозь. Соответствовало рукам и лицо – щёки и глаза провалились, под подбородком в шее глубокая яма…

Последние слова старика ещё больше оживили Вадика:

– Вы не знаете, почему её закрыли?

– Наверно, детей стало мало. После войны ситуация в стране нормализовалась, да и далеко здесь. С тех пор и деревня пустеть стала.

Артём взял чашку и сделал пару глотков. Таня, заметив это, толкнула его под столом ногой, на что Артем сердито прошептал «Я пить хочу!»

– Я слышал, здесь расследование потом вели. А само здание сохранилось?

Проигнорировав первое замечание, старик ответил:

– Сохранилось, да заросло оно всё… там оно, в лесу на горе. Раньше-то парк был. Красивое здание.

– А как вас зовут? – Вмешалась Таня, опасаясь, что Вадик попросит их туда отвести. Старик будто бы растерялся.

– Меня?.. Зачем вам?

– Ну мы статью напишем, нужно же знать, кто нам всё рассказал.

– А… Вячеслав Кузьмич.

Таня делала убедительные взгляды Вадику, намекая, что пора ехать, но тот якобы не замечал их. Артём тем временем допил чай, оказавшийся на удивление насыщенным вкусом, и даже отважился съесть одно кривобокое печенье.

– Расскажите что-нибудь о своей жизни, о школе. – Не успокаивался Вадик.

– Тут и рассказывать нечего. Сторожем работал… Обычная школа. Потом закрыли, всё, сказали, делай что хочешь.

Таня пнула ногой теперь Вадика. Тот бросил на неё нетерпеливый взгляд и спросил:

– Здесь где-нибудь можно переночевать? А то поздно, дорога в лесу очень плохая, не хотелось бы ночью застрять.

– У меня негде. Даже не знаю, дома-то все в деревни уже развалились, а то в первый попавшийся заходи.

– А школа? В каком состоянии то здание?

– Оно-то в нормальном, кирпичное все-таки. Два этажа, третий деревянный. Да только не ночевал там никто уж лет сорок с лишним.

– Можете отвести нас туда? Заодно и осмотрим, больше напишем.

Таня уже не сдержалась:

– Вадик! Ты что? Я не пойду.

– Вот, правильно барышня говорит, – подхватил оживившийся старик – нету там ничего. Лучше домой поезжайте.

– Ну давайте мы посмотрим, а если совсем плохо, то уедем. – Предложил Вадик. В умении находить компромиссы ему нельзя было отказать. – Уехать никогда не поздно.

– Как сказать… – пробурчал старик, медленно поднимаясь. – Сейчас ключ возьму. Остался у меня.

Он ушёл в дом. Таня, как и следовало ожидать, тут же набросилась с упрёками на Вадика:

– Ты совсем чокнулся? Ночевать в заброшенном доме! На это мы не договаривались.

– Танюш, ну мы посмотрим и уйдём, если что. Ты же не хочешь застрять ночью в лесу, тем более у нас бензина мало?

– Можно и в машине переночевать. Тёма, ты что молчишь? Зачем ты чай выпил?

– А что? Кстати, вкусный. И печенье тоже. И вообще я жрать хочу. И как ты собралась втроём ночевать в машине?

– Я конечно не против, если она ляжет со мной на заднем сидении… – Начал было Вадик, но Таня его прервала.

– Хватит твоих шуток дурацких! Ну разве вы не видите, что он что-то наверняка скрывает? Эти выражения… «Я живу здесь дольше, чем вы можете подумать», «Как сказать»… И ключ у него нашёлся. От кого он здесь эту школу запирает? И значит, он туда ходит.

Таня бы и дальше продолжала, но старик снова появился из-за двери.

– Идёмте. – Он махнул рукой и стал спускаться по лестнице к двери на улицу. Артём тем временем прихватил из вазочки ещё несколько кусков печенья и спрятал в карманы джемпера.

Они пошли вдоль веранды, в ту сторону, где она уходила в сад. Около стены оказался узкий проход. Завернули за угол, стена скоро кончилась. Они шли прямо; начался небольшой подъём. Ветки кустарника, в основном ивы, свисали с двух сторон на тропинку, их приходилось раздвигать руками. Вадик настойчиво шёл вперёд, Артем за ним, Таня не решалась одна повернуть обратно к машине, да и не в её принципах было бросать друзей, пусть даже во время совершения очень глупых поступков. Из кустов они вынырнули на более широкую просеку, некогда бывшую дорогой, ведущей к той школе. Она шла в гору, по бокам росли могучие старые берёзы, обозначающие аллею, некоторые уже сломанные молнией или ветром, за ними кустарник постепенно превращался в лес. Выглянувшее между туч солнце рваными лучами побивалось сквозь кроны, аллея была тенистой и влажной и поэтому ещё