Аттила. Гунны - Томас Костейн

Аттила покачал головой.

— Я не могу изменить принятого решения.

— Тогда позволь мне умереть вместе с ним! — девушка забилась в истерике, вырываясь из рук Аттилы. — Если мой отец должен умереть, я тоже не хочу жить. О, великий Аттила, поверь, он всегда был верен тебе, но не мог не думать о благосостоянии своих подданных. Пообещай мне, что еще раз подумаешь, стоит ли столь сурово наказывать моего отца.

Аттила не привык к тому, что кто-либо обсуждал его решения.

— Подумать придется тебе, — бросил он. — Я знаком с тобой лишь несколько минут, но уже предложил тебе земное королевство. Я привык отдавать приказы, а не объяснять, ради чего они отданы. Больше говорить не о чем. Если излишняя сентиментальность не позволяет тебе принять мое предложение, значит, ты не та женщина, которую я хочу видеть рядом с собой.

Сложности личной жизни не отвлекли Аттилу от повседневной работы. Покинув Двор королевских жен, он, как обычно, отправился к городским воротам, вершить суд, выслушивая жалобы и решая споры. В решениях своих он руководствовался справедливостью и здравым смыслом. Собственная полураздетость нисколько не смущала его. Отпустив последнего просителя, Аттила вернулся в обеденный зал, где в уединении откушал холодного мяса и фиников. После чего спустился вниз, на военный совет.

Его высшие командиры сидели за длинным столом. Как и он, обнаженные выше пояса, но все в высоких кожаных сапогах, обильно смазанных маслом, отчего от них ужасно воняло. Они привыкли сидеть в седле или на корточках, отчего пребывание за столом доставляло им массу неудобств. У некоторых ноги не доставали до пола, и они болтали ими в воздухе, словно малый дети.

Послушав несколько минут жаркую дискуссию о перемещении армий с востока через горную страну, именуемую Дакия, что лежала на севере Восточной Римской империи, Аттила пришел к выводу, что вонь сапог — лишь одна, и не самая главная из неприятных черт его военноначальников. Он резко встал.

— Сколько можно слушать эти глупости? — разом оборвал он разгоревшийся спор. — То, о чем вы говорите, вызовет хаос в моих владениях. Вы хотите, чтобы все армии прошли через Дакию, наступая друг другу на пятки. Они сожрут все вокруг, как стая голодной саранчи. Они начнут останавливаться и сражаться друг с другом. Я собираю армии не для того, чтобы они сталкивались на дорожных перекрестках. Им предстоит борьба с общим врагом, — глаза Аттилы пробежались по лицам сидящих за столом. Он просто кипел от гнева. — Войну выигрывает армия, наиболее подготовленная ко дню решающего сражения. Вы же готовы потерять сотни и тысячи солдат на горных дорогах. На сегодня достаточно. Я надеялся, что эти вопросы удастся решить без помощи Всегда-одетого, который занят сейчас другими делами. Но я вижу, что только он сможет распутать завязанные вами узлы.

Выражения лиц военноначальников ясно показывали, что едва ли кто из них испытывал добрые чувства к любимому помощнику Аттилы, прозванному Всегда-одетый. Да и взгляды, которыми обменялись многие, были куда красноречивее слов.

Аттила же плевать хотел на чувства своих командиров. Взмахом руки он распустил совет, и один за другим они покинули залу. Аттила остался за столом в глубокой задумчивости. И прошло немало времени, прежде чем он почувствовал чье-то присутствие. Повернулся и увидел стоящего в дверях Гизо. Нахмурился.

— Когда ты пришел?

— Полчаса тому назад. Я не решался нарушить ход мыслей великого гунна.

Мужчина, мановение руки которого стирало с лица земли целые государства, пренебрежительно хмыкнул.

— Почему ты думаешь, что мне надо лгать? Ты здесь не больше двух минут. Совещание только что окончилось.

Гизо всплеснул руками.

— Ты владыка жизни и смерти и не можешь ошибаться. Из этого следует, что я не мог сказать правду, а потому посмел солгать тебе.

— Что привело тебя?

Гизо не замедлил с ответом, хотя и чувствовал, что его господин не в духе.

— Я знал, что нужен тебе. Эти доблестные воины ушли полчаса тому назад, прости меня, о Великий Танджо, с их ухода прошло лишь две минуты, с красными от унижения лицами. Из этого следует, что услышали они, пусть и не лицеприятную, но правду. Вот я и заключил, что труды их не принесли результата, и ты хотел бы вызвать молодого иллирийца, Николана Ильдербурфа, которого все зовут Тогалатий или Всегда-одетый. Я пришел доложить, что Всегда-одетый должен вернуться этим вечером. Он никогда не опаздывает, и можно не сомневаться, что он будет здесь через несколько часов.

— Ему придется работать всю ночь, чтобы разрешить этот ребус и подготовить соответствующие приказы.

На мгновение создалось ощущение, что Аттила вновь впадет в глубокое раздумье, но он тряхнул головой, встал и раз, другой прошелся вдоль стола на кривых ногах, прежде чем остановиться перед своим слугой.

— Я принял решение, — глаза его торжествующе сверкнули.

— Я это чувствовал, — Гизо удовлетворенно кивнул. — Относительно десяти пленников.

Обычно Аттила обходился минимумом слов. Но обладал даром красноречия, нисходившим на него, когда возникала необходимость. В такие моменты, пусть и очень нечастые, лицо его вспыхивало, жесты становились величественными, слова — убедительными. Так произошло и на совете вождей гуннов, когда он появился с найденным мечом Марса и потребовал от них клятву верности.

— Я принял решение, — повторил Аттила, поднял руку. — Умрут только двое из пленников. Кто это будет, решит жребий. Без моего участия. Казнь пройдет, как я и говорил. С одним дополнением. Когда головы тех, кому не повезло, упадут в корзину, людям будет зачитано послание от… божества, которое правит большей частью мира (Аттила имел в виду самого себя). Противоречивого человека, который подвергает мечу и огню целые города, разоряет страны, но делает это из государственной необходимости, а не личной жестокости. И вот теперь люди увидят новую черту его характера, о существовании которой даже не подозревали. Великодушие. Послание известит о помиловании оставшихся. Столь неожиданное милосердие потрясет всех. Эти восемь будут испытывать чувство безмерной благодарности. Собравшаяся толпа заревет от восторга. Они даже забудут, что им не дали посмотреть еще на восемь казней.

Энтузиазм Аттилы захватил и Гизо.

— Великий Танджо! — воскликнул он. — Это потрясающе. Такими деяниями великий правитель укрепляет верность своих подданных. Вся империя будет превозносить тебя.

Аттила кивнул.

— Но они поймут, что мое великодушие не есть поощрение дальнейшего неповиновения.

— Урок будет столь же поучительным, что и десять отрубленных голов, — Гизо помолчал, прежде чем продолжить. — Разумеется, в коробку, из которой будут тянуть жребий, положат девять листков с именами.

Аттила, вновь возобновивший хождение вдоль стола, резко остановился, посмотрел на слугу.

— Что ты хочешь этим сказать?

Резкость тона заставила Гизо помедлить с ответом.