Зеленый велосипед на зеленой лужайке - Лариса Румарчук

— Нужны им стеклышки, — отмахнулась бабушка.

Но мама и тут сообразила.

— А они думали, там картошка, — пояснила она.

И догадка ее была так проста, проще пареной репы, что никакого сомнения не оставалось: конечно, Рыбинские.

Я сразу обрадовалась, а потом подумала: чему, собственно, радуюсь, мешок-то не нашелся.

Рыбинские — это наши новые соседи. С тех пор как они к нам переехали, у всех стали пропадать разные вещи. В кухне ничего нельзя было оставить. Даже ведра с водой — и те держали в комнате, потому что Рыбинские бросали туда мусор.

Вообще-то фамилия их была Фомины: Клава Фомина, муж ее Петр Фомин и сын, лет двенадцати, тоже Петька Фомин. Были они все рыжие, особенно Петька. Угрюмые. Ни с кем не здоровались, не разговаривали. Только воровали. Даже Петька не ходил во двор играть с ребятами. Придет откуда-то — и шмыг в свою комнату.

А Рыбинскими их прозвали потому, что приехали они из Рыбинска. «Это воровской город, — сказала Марзея, когда у нас пропала первая вещь — тапочки. — Рыбинские все воры».

Мы с Элей даже рты раскрыли от удивления и страха. Подумать только, оказывается, есть город, где живут одни воры. Как встанут утром, так и принимаются воровать. Интересно, они воруют друг у друга или отправляются в другие места? Наверное, в другие. Вот Рыбинские к нам и нагрянули.

— А почему же их не посадят в тюрьму? — спросила Эля.

— Не пойман — не вор, — ответила Марзея.

И в самом деле, мы же ни разу не застали Петьку, сующего руку в нашу кастрюлю. А между тем как только бабушка опускала в кастрюлю сосиски, то обязательно вынимала оттуда… веревку. Мы знали точно, что это Рыбинские, а вот доказать не могли. Выходит, вор может свободно разгуливать по городу и все знают, что он вор, но никто не смеет подойти и сказать ему в глаза: «Слушай, а ты вор». Все знают это про себя.

Это было для меня потрясающим открытием. Я долго думала над этим и наконец предложила выследить Рыбинских, но Марзея сказала, что это пустая затея, что их все равно не перехитришь, что нужно найти другой, особый метод. Но вот какой?

А вскоре за этим открытием последовало другое, еще более потрясающее. Оказывается, метод был.

Вот как это произошло.

В конце концов мы не выдержали натиска Рыбинских и позорно сдались, то есть переехали в другой дом.

Одной маминой знакомой, Эльвире, давно нравилась наша комната, большая и солнечная. Как-то, когда мы особенно жаловались на Рыбинских, она и предложила:

— Давайте меняться.

Мы прямо-таки обомлели.

— Эльвирочка! — только и воскликнула моя бабушка. Она, наверное, подумала, что Эльвира хочет пожертвовать собой ради нас.

— А как же Рыбинские? — сказала моя мама. — Да они вас по миру пустят. — И она с грустью оглядела богатую обстановку Эльвиры: деревянную кровать, новый шифоньер, огромное трюмо и ножную швейную машину — Эльвира была портнихой.

Но та только глазами сверкнула: мол, это мы еще поглядим, кто кого. И правда, Эльвира умела всех прибрать к рукам и при этом оставаться со всеми в хороших отношениях. Муж у нее был таким тихим, что я ни разу не слышала, чтобы он разговаривал. Спросит его Эльвира о чем-нибудь, а он в ответ подойдет и поцелует ручку.

А мать так оберегала ее покой, что, если заказчики, случалось, приходили раньше двенадцати дня, выпроваживала их со словами: «Эльвирочка спит». Эта маленькая сгорбленная старушка так любила свою дочь, что даже ради нее ходила собирать милостыню. Именно так это и было. Я сначала думала, что это чья-то злая шутка. Но однажды старушка сама сказала: «Эльвирочка так много работает. А муж у нее такой недотепа. Надо же помочь бедняжке. Вот я и собираю милостыньку, свет не без добрых людей. Вчера на яички насобирала. А сегодня мясник на рынке — очень порядочный человек — подозвал меня и говорит: „Возьми, мать“. И такой хороший кусок мяса дал, грудинку. Я уж и жаркое сделала».

И старушка посмотрела на меня с тихой гордостью. Вот, мол, как надо жить. Но что самое удивительное, Эльвира, которая стояла тут же, не провалилась сквозь пол, не сгорела от стыда, даже не покраснела. А наоборот, засмеялась. Мол, если у старушки такая блажь, зачем ей мешать? Разве кому от этого вред? Некоторым, наоборот, польза. Эльвира вообще была веселой и смеялась по всякому поводу. И вот эта самая веселая Эльвира вместе со своим тихим мужем и заботливой матерью переехала в нашу квартиру, а мы — в ее.

Рыбинские встретили ее восторженно и в первый же день украли ножницы, крышку от швейной машины и пепельницу.

Потом у нее стали пропадать всякие мелкие вещи: то пуговица, то катушка ниток, то коробок спичек.

Бабушка, возвращаясь от Эльвиры, чуть не плакала.

— Боже мой! — восклицала она. — Ну и удружили мы им. Мне теперь стыдно смотреть ей в глаза, словно это я во всем виновата, словно я соучастница, ты понимаешь, соучастница преступления.

— Но она же сама хотела. Мы ведь предупреждали, — робко возражала мама.

— Она чистая, доверчивая душа. Она не знает жизни! — восклицала бабушка.

…Но веселая Эльвира, несмотря на мелкий ущерб в своем хозяйстве, становилась все более веселой. А Рыбинские — так те прямо лоснились от счастья. С них даже спала их обычная угрюмость. Они, конечно, радовались потому, что у Эльвиры было чем поживиться. И оттого прониклись к ней даже чем-то вроде уважения.

Шло время. И однажды бабушка вернулась от Эльвиры в совершенном смятении.

— Что я вам сейчас расскажу, — торопливо начала она. — Нет, вы мне все равно не поверите…

— Поверим, поверим! — закричали мы, окружая бабушку.

— Так слушайте, — торжественно начала она. — Сижу я, значит, у Эльвиры. И вдруг заходит к ней — кто бы вы думали? — сам Петр Фомин. Остановился на пороге и говорит, да так почтительно: «Эльвира Валерьяновна, я вам дров наколол. Меленько. Как раз для вашей топки. Если что еще надо — скажите, я мигом…» Я ушам своим не поверила, — закончила бабушка и обвела нас торжествующим взглядом.

Каково же было наше удивление, когда в скором времени мы узнали, что Петька Фомин носит Эльвире воду, а Клавдия Фомина — картошку с рынка.

Но что самое главное, Эльвира теперь даже не запирала своей квартиры, а из общей кухни, откуда Марзею вытеснили Рыбинские, а Рыбинских, в свою очередь, Эльвира, сделала себе кухню-столовую: и обедали там, и гостей принимали.

— Какие чудесные люди эти Фомины, — говорила Эльвира. — Такие услужливые, на руках готовы меня носить, а уж честные! Пошлешь мальчика в магазин — он тебе копейка в копейку сдачу вернет. Я за ними как за каменной стеной.

И действительно, Эльвира даже перестала держать собаку. Какой же вор полезет в квартиру, где живут сами Рыбинские! Петр Фомин с его квадратной спиной и Петька Фомин с хитрющими щелочками глаз и вечно шмыгающим носом. Оба рыжие, патлатые, как костер на ветру. «Эльвира Валерьяновна — это человек», — внушительно заявлял Фомин-старший, Фомин-младший утвердительно шмыгал носом, а Клавдия торопливо вытирала руки о передник.