Рождество под кипарисами - Лейла Слимани

Когда Матильда ворвалась на кухню, молодая берберка принялась причитать и закрыла лицо руками. Матильда не сразу поняла, что именно так ее напугало. Потом заметила черные клешни, высовывающиеся из-под одной из тех сковородок, которые она купила еще в Мюлузе сразу после того, как они с Амином поженились. Она подхватила Аишу, по примеру матери ходившую босиком. По-арабски приказала Тамо взять себя в руки. «Перестань плакать, – несколько раз повторила она, – и немедленно это убери». Она прошла по длинному коридору до своей спальни и сказала: «Ну, мои милые, сегодня вы будете спать со мной».

Она знала, что муж будет ее ругать. Ему не нравилось, как она воспитывает детей, как потакает им, бросается на помощь при любом затруднении и принимает близко к сердцу их переживания. Он упрекал ее в том, что с ней они вырастут слабаками и нытиками, особенно сын. «Мужчину нельзя так воспитывать, так ты не научишь его держать удар». В этом доме посреди пустоты Матильде было страшно, она жалела о своих первых годах в Марокко, когда они жили в Мекнесе, в медине, среди людей, среди шума и суеты. Когда она призналась в этом мужу, он поднял ее на смех: «Поверь мне, здесь вы в гораздо большей безопасности». Тогда, в конце августа 1953 года, он категорически запретил ей ездить в город, потому что боялся стихийных возмущений или восстания. Весть о свержении султана Сиди Мухаммеда бен Юсуфа и его ссылке на Корсику привела народ в ярость. В Мекнесе, как и во всех городах королевства, атмосфера стала взрывоопасной, люди были взбудоражены, и любой пустяк мог перерасти в мятеж. Женщины в медине облачились в черное, глаза у них покраснели от ненависти и слез. Ya Latif, ya Latif! – «О Всевышний, о Всевышний!» – звучало во всех мечетях: мусульмане молились о возвращении монарха. Возникли тайные организации, ратовавшие за вооруженную борьбу против христианских угнетателей. На улицах от рассвета до заката раздавались крики: Yahya el Malik! – «Да здравствует султан!» Но Аиша совершенно не разбиралась в политике. Она даже не знала, что на дворе 1953 год и одни мужчины бряцают оружием, чтобы добиться независимости, а другие – чтобы им этого не позволить. Аише не было до этого никакого дела. Все лето она не думала ни о чем, кроме школы, и ей было страшно.

Матильда посадила детей на кровать и приказала не двигаться с места. Она вернулась через несколько минут с двумя белыми простынями, которые смочила ледяной водой. Дети растянулись на прохладных влажных простынях, и Селим почти сразу заснул. Матильда свесила опухшие ноги с кровати и покачивала ими. Она гладила густые волосы дочери, и та прошептала:

– Я не хочу идти в школу. Муилала не умеет читать, Ито и Тамо тоже. Ну и что такого?

Матильда внезапно очнулась от дремотного состояния. Она резко села и склонилась к лицу дочери:

– Ни у твоей бабушки, ни у Ито и Тамо не было выбора. – В темноте черты лица матери были неразличимы, но девочке показалось, что голос Матильды звучит непривычно серьезно, и это ее встревожило. – Чтобы я больше никогда не слышала таких глупостей. Ты поняла?

Снаружи дрались кошки, испуская пронзительные вопли.

– Ты знаешь, я тебе завидую, – продолжала Матильда. – Хотела бы я снова вернуться в школу. Узнать столько всего нового, крепко с кем-нибудь подружиться. У тебя начинается настоящая жизнь. Теперь ты совсем большая.

Простыни высохли, но Аиша так и не смогла уснуть. Лежала с открытыми глазами и грезила о новой жизни. Она представляла себе, что стоит в прохладном тенистом дворе и сжимает в своей маленькой ладони руку другой девочки, с которой они понимают друг друга без слов. Матильда сказала, что настоящая жизнь, оказывается, не здесь, не в этом белом доме, одиноко стоящем на холме. Настоящая жизнь не в том, чтобы целый день ходить по пятам за работницами. Получается, что все те, кто работает на полях у ее отца, живут ненастоящей жизнью? Значит, то, как они красиво поют и ласково зовут Аишу перекусить с ними в тени олив, – это не считается? Перекусить половиной свежей лепешки, испеченной утром прямо на угольной жаровне – кануне, – вокруг которой женщины сидели часами, вдыхая черный, медленно убивающий их дым.

Прежде Аиша никогда не думала о другой жизни, вынесенной за скобки ее собственного существования. Разве что когда они ездили в верхний город, европейский, и ее неожиданно окружали ревущие машины, бродячие торговцы, подростки-лицеисты, гурьбой спешащие в кинотеатры. Когда она слышала музыку, доносящуюся из глубины кафе. Стук каблуков по бетону. Когда мать тащила ее за собой по тротуару, поминутно извиняясь перед прохожими. Да, она и правда убедилась в том, что в других местах течет другая жизнь, более насыщенная, более стремительная, жизнь, казалось, целиком направленная к определенной цели. Аиша подозревала, что сами они как бы существуют в тени и их удел – тяжелый труд вдали от людских глаз, самопожертвование. Служение.

Наступил первый день учебного года. Аиша сидела на заднем сиденье машины, оцепенев от страха. Они могли говорить что угодно, но никаких сомнений у нее не осталось: они ее бросают. Подло и безжалостно бросают. Они собираются оставить ее на незнакомой улице – ее, дикарку, не знавшую ничего, кроме бескрайних полей и тишины родного холма. Матильда говорила и говорила, глупо смеялась, но Аиша чувствовала, что мать тоже встревожена. Что она просто притворяется. Показались ворота пансиона, и отец остановил машину. На тротуаре мамы держали за руку празднично одетых девочек. Те щеголяли в новых, отлично скроенных платьях скромных расцветок. Эти городские девочки привыкли быть на виду. Матери в шляпках болтали, девочки обнимались. Они расстались, а теперь встретились вновь, подумала Аиша, это продолжение их мира. Аишу била крупная дрожь.

– Не хочу, – закричала она, – я не выйду из машины!

Ее пронзительные крики привлекли внимание родителей и школьниц. Обычно спокойная и стеснительная, Аиша потеряла всякую сдержанность. Свернулась в клубок на заднем сиденье автомобиля, цеплялась за обивку и кричала так, что у кого угодно могло разорваться сердце или лопнуть барабанные перепонки. Матильда открыла дверцу:

– Иди сюда, моя девочка, иди и ничего не бойся.

Мать умоляюще посмотрела на нее, и Аиша вспомнила, что уже не раз видела такой взгляд. Работники так же ласково обращались с животными, перед тем как их убить. «Иди сюда, малыш, иди сюда» – а потом загон, удары, бойня. Амин открыл другую дверцу, и каждый со своей стороны попытался схватить девочку. Отцу удалось вытащить ее, но она с удивительной силой и яростью вцепилась в дверцу.

Быстро собралась плотная толпа зрителей. Все жалели Матильду, которая растит детей дикарями, оттого что вынуждена жить чуть ли не на краю света, среди местного населения. Девочка кричит, впадает в истерику, в точности как обитательницы арабских деревень. «Вы знаете, их женщины, когда хотят выразить отчаяние, расцарапывают в кровь лицо!» Никто из присутствующих не бывал в гостях у четы Бельхадж, но все знали, что представляет собой эта семья, живущая на отдаленной ферме у дороги на Эль-Хаджеб, в двадцати пяти километрах от города. Мекнес – маленький город, и в нем царит такая скука, что эта странная пара неизменно давала пищу для разговоров в часы послеполуденного зноя.