Перевал Дятлова, или Тайна девяти - Анна Матвеева

Туристы взяли левее на несколько сотен метров и вместо перевала между высотами «1079» и «880» вышли на склон Горы Мертвецов.

Горы эти, Вадик, судя по фотографиям, широкие и невысокие, лысые – почти никакой растительности там нет. Правда, один ученый, Александр Матвеев – у него куча книжек про географические названия Урала – писал, что несколько раз был на этом самом Холат-Сяхыле и на вершине его видел удивительно яркие незабудки…

– Символично, – сказал Вадик. – Дальше?

– Дальше – больше. Судя по фотоснимкам, прямо на склоне (если точнее – в трехстах метрах от вершины) поставили лагерь. Вырыли яму в снегу, уложили туда лыжи. То есть палатка стояла на лыжах – так делают. И примерно в это время заканчиваются записи в дневниках дятловцев. У них был и общий дневник, который они вели по очереди, и почти у каждого был личный – мода того времени.

Кстати, если совсем точно, то записи в дневниках датируются предыдущим днем – а именно 31 января. 1 февраля, то есть в день, который нас особенно интересует, ребята готовили выпуск газеты «Вечерний Отортен» – что-то вроде стенгазеты, только там не было стен, чтобы ее повесить.

На 12 февраля был назначен контрольный срок, когда группа Игоря Дятлова должна была сообщить о себе в Свердловск из Вижая. Этого не случилось.

Честно говоря, мало кто забеспокоился. Случалось и раньше, что туристы не выдерживали назначенных сроков, поэтому искать их стали не сразу. И даже очень не сразу… Только 20 февраля, можешь себе представить? Четыре спасательных отряда, состоявших из студентов, отправились разыскивать затерявшихся туристов. И хотя ни о чем особенно плохом по-прежнему не думали, подключились и военные. Сначала поиски были безуспешными, но в конце концов, а точнее – 26 февраля, одно из поисковых подразделений обнаружило палатку дятловцев.

Удивительно, что в ней лежали почти все вещи туристов. Два одеяла, рюкзаки, штормовки, брюки и еще много всего. Тут же нашли продукты.

С подветренной стороны палатки, именно там, где находились головы, ткань оказалась разрезана в двух местах, так, что через эту прорезь можно было вылезти. Ниже палатки на протяжении пятисот метров сохранились следы, ведущие в лес и в долину четвертого притока Лозьвы. Следы восьми-девяти человек. Некоторые шли без обуви, что лично мне кажется странным… Все-таки февраль.

На расстоянии полутора тысяч метров от палатки, под огромным кедром, поисковики обнаружили остатки костра. И тут же были первые трупы… Возле бывшего костра лежали раздетые до нижнего белья Кривонищенко и Дорошенко. В трехстах метрах от костра – Рустем Слободин, дальше – Зина Колмогорова. Игорь Дятлов полулежал-полусидел, обнимая рукой ствол маленькой березки. Как и Зину с Рустиком, его нашли как бы на одной прямой от кедра до палатки. Зина, кстати, была ближе всех к палатке.

Умерли все пятеро – по первому впечатлению – от переохлаждения. Однако Рустем Слободин имел заметную трещину свода черепа длиной около шести сантиметров, которая разошлась на 0,2 сантиметра.

Обыскав всё вокруг и проверив снег щупами, поисковики на время покинули место трагедии, забрав с собой тела и палатку.

– Подожди-ка, ведь их было девять! А нашли только пятерых – двоих у кедра и троих потом.

– Вот именно. Однако остальных нашли нескоро – только 4 мая! Вниз от костра, – я опять заглянула в текст Иванова, – по направлению к долине четвертого притока Лозьвы под толщей снега в 4–4,5 метра обнаружили трупы Дубининой, Золотарева, Тибо-Бриньоля и Колеватова. Работа, которую провели поисковые отряды, – это был адский труд. Прощупывали каждый сантиметр, использовали миноискатели, от которых, впрочем, было мало толку…

Я замолчала.

– И это всё?

– Как тебе сказать… Из того, что мы знаем наверняка, – да. Есть целые кучи документов, показаний, исследований, домыслов и фантазий. Вот я и пытаюсь читать всё это и думать…

– Но ведь это не твоя тема.

Я уже раскрыла рот, чтобы рассказать Вадику о мистических явлениях последних дней, но вовремя опомнилась. Бывший муж не из тех, кто верит во всякие чудеса – заломит мне руки за спину да и отвезет в дурку. Из лучших, причем, побуждений.

Вадик явно ждал объяснений, и тут очень кстати зазвонил телефон.

– Рада до смерти? – спросили меня.

– Здравствуй, Маша!

– Дай мне Вадика.

– Уже отдала, кажется. Вадик! Твоя сожительница!

Вадик сделал три просительных морщины на лбу, но я всучила ему трубку, и он пошел с ней в комнату.

Зачем я рассказала этому чудовищу – чужому чудовищу, между прочим – историю, которая так важна для меня? Будто бы предала дятловцев, угрюмо думалось мне.

А Вадик уже бежал из комнаты со счастливой рожей.

– Я сказал, чтобы она меня оставила в покое со своими неумеренными сексуальными требованиями. И вообще – чтобы она оставила меня в покое!

– Ждешь похвалы и восхищений? Не будет!

Вадик попытался пролезть за кухонный стол.

– Мы договорились, что ты уйдешь после обеда. – Я обвела рукой разоренный стол. – Есть больше нечего.

– Могу приготовить еще! – вскинулся бывший муж.

– Вадик, успокойся – и домой.

– Аня, нельзя быть такой правильной. Господь Бог посмотрит на тебя и подумает: она такая хорошая, что ей нет смысла жить долго. Она и так всё делает верно.

Я не выдержала и засмеялась. Знает, как подъехать.

– Можно я приду завтра? Сделаю тебе покушать.

– Нет такого слова – «кушать».

– Я принесу тебе словарик, и мы вместе его почитаем, – смиренно сказал муж.

– Словарик, как ты говоришь, у меня есть. Можешь прийти в субботу, посмотрим «Формулу-1».

Вадик засверкал, как река на солнце, и пошел в прихожую.

– Знаешь, – сказал на прощанье, – я тут подумал: может, и хорошо, что они так погибли – странно и загадочно?.. Не возмущайся, ты не поняла меня. Вот скажи, сколько бы им сейчас было?

– Шестьдесят два – шестьдесят пять. Золотареву – больше, он старше всех.

– Видишь… Превратились бы в противных стариков: стояли бы с красными знаменами у памятника Ленину, писали бы в газеты, ругались бы в общественном транспорте, а так – они ведь шагнули в бессмертие, прости за пафос. И по сей день их называют просто по именам: Зина, Люда, Рустик… Даже ты, девчонка, которая им во внучки годится.

– Ты катастрофически не прав. Ничто не стоит дороже, чем право прожить собственную жизнь. Даже если в окончании ее – не то, о чем мечтали в юности. Ну и что? А вдруг среди них был гений? Или просто хороший человек, что, на мой вкус, лучше любого гения? И вообще, они нянчили бы внуков, собирались бы по праздникам вместе, пели бы под гитару. Почему нет?