Лобное место. Роман с будущим - Эдуард Тополь

Или пусть себе там воюют, в/на Украине? Недавно я читал дневники Юрия Нагибина, он еще в 1975-м писал, что простые люди мечтают о войне. Они, мол, устали от рутины, безнадеги, неспособности вышагнуть за малый круг своей судьбы, от необходимости отвечать за семью, рассчитывать каждую копейку и ничего не значить в громадности социального равнодушия. Мол, вот почему бывают войны — ее хочется трудягам, мелким служащим, бухгалтерам, счетоводам, инженерам, молодым парням и многим женщинам…

А в Крыму, пишут газеты, скоро сделают игровую зону, откроют казино. Это замечательная идея. По моим непрофессиональным прикидкам присоединение Крыма обошлось нам в миллиарды долларов, эти деньги надо как-то вернуть, хотя бы через казино. Правда, как мне помнится, сразу после бегства Януковича Яценюк сказал, что для спасения украинской экономики им нужно 35 миллиардов баксов. И поэтому я думаю, что проще было выкупить у Украины этот Крым — скажем, дать им зелеными миллиардов пятьдесят в рассрочку и при условии, что они никогда не вступят в НАТО, не разместят на своей территории натовские базы и сделают русский язык вторым государственным. Ей-богу, за такие бабки они бы отдали нам не только Крым, но и Юлию Тимошенко в придачу! Ну, стырили бы миллиардов пять-десять, но остальные деньги пошли бы на зарплаты шахтерам и пенсии старикам. И были бы у нас с Украиной снова братские отношения, и сделали бы мы в Крыму ту же игровую зону, и со всей Европы и даже из арабских стран полетели бы миллиардеры в ялтинские казино, чтобы пополнить наш бюджет и компенсировать расходы на возрождение Крыма. Да и киевские миллиардеры спустили бы в Ялте половину тех миллиардов, которые мы бы им одолжили…

Кто-то тронул меня за плечо, разбудив от нелепого сонного миража. Я заполошно открыл глаза — надо мной стоял Серега Акимов, а мои газеты валялись на земле вокруг меня.

— Ты чо тут делаешь? — спросил Серега, зевая.

На нем были мятая футболка, потертые камуфляжные шорты и все те же кроссовки «Адидас» на босу ногу. А в руке — старая советская авоська с пятью бутылками немецкого пива «Dingslebener Edel-Pils».

То есть я проспал его выход из подъезда и, разморенный жарой, промечтал в своем дурацком сне о мирном присоединении Крыма, пока Серега сходил в магазин и вернулся.

— Ну? — сказал Акимов. — Пойдем пиво пить.

Я понял, что если он приглашает меня к себе, то никакой Горбаневской у него в квартире нет. А если и была, то я проспал ее выход.

— Ты это… — сказал я и потянул Акимова за штанину шортов. — Поставь ногу на лавку.

— Зачем?

— Ну, поставь, что тебе стоит?

— Ну, поставил… — и он действительно поставил на лавку свою левую ножищу в кроссовке «Адидас».

Я чуть пригнулся и убедился, что на подошве между выпуклыми косыми рубцами — точно такая же желтая засохшая грязь, как на коврике из мосфильмовской «Волги». После чего я достал из кармана свой айфон, нажал крохотную иконку «камера» и показал Акимову фотографию этого коврика с отпечатками его кроссовок.

Честно признаюсь: я ожидал чего угодно, но только не того, что случилось дальше. Акимов мог отнекиваться, все отрицать или сыграть в молчанку, но чтобы вот так, сразу дать мне в морду, да еще с такой силой, что я слетел со скамейки, как Полонский от удара Лебедева на телевизионной программе… Нет, этого я от моего вгиковского однокурсника и приятеля никак не ожидал. Конечно, в студенческие годы, когда мы оба жили во вгиковской общаге в городке Моссовета, я нередко лупил кулаками в его богатырскую грудь. Потому что даже среди ребят с операторского факультета, а туда берут в основном парней гренадерского роста, Акимов выглядел если не Ильей Муромцем, то Шварценеггером. И конечно, все девчонки с актерского факультета млели от одного его взгляда, он мог любую из них затащить в свою комнату, и как я теперь понимаю, именно поэтому я, встречаясь с ним в коридорах общаги, как бы шутя, но изо всех сил ревниво лупил кулаками по его богатырской груди и слушал, каким эхом отвечают стены и потолок. Я был (да и есть) старше и ниже Сереги на голову и вдвое у́же в плечах, и это давало мне право лупить его сколько угодно, ему даже нравилось это, он стоял, выпятив грудь, и улыбался.

Но чтобы тот же Серега поднял на меня руку? А потом, сбив меня со скамьи, убежал, бросив авоську с бутылками!

Пацаны на качелях перестали качаться и молча таращились на меня во все свои расширившиеся от любопытства глаза. Я изумленно поднялся, тряся головой, и вытер нос. Крови, слава богу, не было, удар пришелся выше переносицы и прямо промеж глаз. Голова гудела. Акимовская авоська с немецким пивом валялась сбоку от скамейки, но моего айфона не было ни на земле, ни в траве за скамейкой.

— Он убежал в подъезд с вашим телефоном, — сказал один из пацанов.

— Спасибо. — Я собрал газеты, поднял авоську с пивом и, стараясь ступать твердо, пошел в Серегин подъезд. Голова продолжала гудеть.

— Ты все-таки еврей! — сказал мне Акимов.

— Только на одну четверть, — уточнил я. — Моя бабушка была еврейкой, а все остальные…

Мы сидели на кухне его холостяцкой квартиры и допивали третью бутылку немецкого пива «Dingslebener Edel-Pils». От него голова гудеть перестала, но обида на Серегу не прошла. Вообще-то, он не собирался пускать меня в свою квартиру, он не для того нокаутировал меня и сбежал с моим айфоном, то есть с фотографией вещественного доказательства его преступления. Но я звонил в его дверь без остановки, а когда услышал, что с той стороны Серега все-таки подошел к двери, сказал:

— Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза и Центральное телевидение! Меняем пять бутылок лучшего немецкого пива «Dingslebener» на один айфон Антона Пашина! Меняем раз! Меняем два!..

На счете «три» он открыл дверь. И теперь изумлялся:

— Как ты допер искать эти коврики в мусорной урне?

— Дедукция, старик, — сказал я скромно и откупорил четвертую бутылку пива. — А теперь колись, как ты увел из музея «Волгу», где и с кем катался и откуда эта желтая грязь?

Серега допил свой стакан и вытер губы:

— Даже если я скажу, ты все равно не поверишь.

— Это я уже слышал! Колись! — приказал я и разлил пиво по стаканам.

Но Серега не стал пить, а поднялся со стула, ушел в комнату и тут же вернулся с несколькими страницами какого-то текста.

— Читай, — он положил передо мной эти страницы и взял свой стакан с пивом.

Я стал читать.

Запись очевидца демонстрации

Воскресенье, 25 августа 1968 года.

Полдень. Красная площадь заполнена провинциалами, интуристами. Милиция, отпускные солдаты, экскурсии. Жарко, полплощади отгорожено, и там пусто, кроме хвоста к Мавзолею.

Перед боем часов в 12.00 проходит развод караула у Мавзолея: толпы любопытных мальчишек бегут, глазея, к Спасским воротам и обратно к Мавзолею.