Русский экзорцист - Андрей Николаев

Темнота. Темнота такая полная, что казалось, он лишился зрения. И тишина… Забила уши, давит могильной плитой, гонит в душу страх. Кувшинников судорожно зашарил вокруг руками, нащупал фонарь на каске. Яркий свет ударил в ровные швы кладки напротив, отогнал сумрачные видения, позволил вздохнуть полной грудью. Во рту было сухо, висок ломило, спина затекла от неудобной позы. Свеча догорела, огрызок фитиля торчал из лужи воска, как вмерзший в лед поплавок. Кувшинников выругался и взглянул на часы. Черт возьми, проспал почти пять часов! Хотя кто куда спешит? Кряхтя, он поднялся на ноги, помахал руками, разгоняя кровь. сейчас мы продолжим наши изыскания, вот только освежимся немного. Сева достал стеклянную баночку, высыпал на ладонь несколько розовых таблеток в форме сердечка, разгрыз и проглотил их. Потом налил кофе, добавив туда коньяка, отпил большой глоток и почувствовал, что жизнь возвращается. Надо поесть, решил он, пока бензедрин не подействовал. Он доел шоколад, повесил рюкзак на спину и осторожно двинулся к необследованному участку подземелья.

Глухая стена преградила путь неожиданно, словно пол поднялся дыбом, преграждая дорогу незваному гостю. Кувшинников оглянулся, вспоминая, не было ли боковых ходов. Нет, он ничего не пропустил. Подойдя ближе к стене, он приложил к ней ладонь. Кирпич был холодный и влажный, швы кое-где слезились мутными каплями. Скорее всего, за стеной была река. Во всяком случае, там текла вода, к которой и был сделан «вылаз». Неужели опять пустышку вытянул, со злобой подумал Кувшинников. Лампочка на шлеме заметно потускнела. Он скинул рюкзак, вытащил запасной аккумулятор и заменил севший. Яркий свет добавил уверенности. Он пошел вдоль стены назад, постукивая киркой, в надежде услышать глухой звук прятавшейся за кирпичами пустоты. Обследовав одну стену на протяжении нескольких метров от тупика, он перешел к противоположной. Здесь должно что-то быть, твердил себе Кувшинников. Должно! Постепенно ярость разочарования охватывала его. Ругаясь сквозь стиснутые зубы, он все сильнее колотил киркой, перебегая от стены к стене и отплевываясь от летевшего крошева. Кирка отскакивала от кладки, словно теннисный мяч от тренировочной стойки. Конец инструмента увяз в чем-то податливом. Кувшинников с бешенством выдернул его, замахнулся вновь и вдруг замер. Не веря себе, он ощупал пальцами место последнего удара. Раствор выкрошился, и под ним обнажился сверкнувший в свете фонаря металл. Лихорадочно сбив еще несколько сантиметров раствора, Кувшинников привалился головой к стене. Его затрясло. Хотелось орать во все горло, смеяться и плакать одновременно. Он нашел его! Он нашел «схрон», где кирпич клали на расплавленный свинец.

Скалывая раствор, Кувшинников разметил участок стены, скинул куртку и свитер. Здесь придется разбивать кирпич, подумал он, иначе просто не пробьешься. Запалив две свечи, он поставил их по сторонам выбранного участка. Входя в нужный темп, он сделал несколько пробных ударов и, вкладывая всю силу, врубился в стену. Монотонность работы выбила из головы мысли, тело механически следовало взятому ритму: взмах – удар, взмах – удар. Стена поддавалась медленно, неохотно. Пламя свечей подрагивало от его движений, бросая смутные трепещущие тени. Время, казалось, остановилось. Был только он и древняя кладка, через которую он должен пройти. Глаза отметили какую-то несуразность, он не успел сдержать удар и сколол кусок кирпича, показавшийся ему отличным от остальных. С досадой опустив кирку, он поднял свечу, пытаясь понять, что заставило его насторожиться. На половинке кирпича отчетливо проступала вязь кириллицы. Ниже шел явно латинский текст. Кувшинников протер надпись. Стилизованные буквы сливались, образуя сложный узор. Даже будь он знатоком древней письменности, и то вряд ли смог прочесть, о чем здесь сказано. А по остатку надписи и думать нечего было разобрать древнее послание. Кувшинников хмыкнул: какой-нибудь там Прохор или Мефодий решил оставить по себе память. Мол, поставка кирпича по заказу мастеров иноземных, покупайте мой кирпич! Черт бы тебя взял, Прохор, только дыхание из-за тебя сбил. Кувшинников бросил кирку, достал грелку и взвесил ее в руке. Полкило, шестьсот граммов еще есть. Нормально. Он бросил в рот еще несколько таблеток, разжевал и приложился к грелке. Коньяк обжег горло, потек по подбородку. Кувшинников утерся рукавом. Ну, взялись!

Потеряв счет времени, он вгрызался в стену, как короед в древесину, взбадривая себя солидными глотками спиртного. Он пробьется внутрь, как жук в сосну, и спрячется там от врагов, укрывшись прогрызенным лабиринтом. Лабиринт… Минотавр, нить Ариадны… Нет, какие нити, какая Ариадна? Причем здесь Минотавр? Ему стало смешно. Прохор, старый ты дурак, кому ты делал эту стенку? Твои кости сгнили где-то неподалеку! Не для того кладут такие тайники, чтобы оставлять свидетелей. Удавили тебя где-то рядом, присыпали землей: отдыхай, мастер! Удавили или зарезали, а может топориком тюкнули. На Руси баб много, еще прохорят нарожают…

С последним ударом стена треснула, как скорлупа гнилого ореха. Задыхаясь от смеха, Кувшинников выронил кирку. Вот и все, мастер… Я помяну тебя, если не забуду. Отсмеявшись, он сломал треснувшую перегородку, не жалея, вылил на голову оставшуюся воду, смывая с лица пыль и пот. Голова слегка кружилась от напряженной работы и выпитого. Подступала апатия, усталость. Кувшинников тряхнул головой, схватил грелку и, давясь, допил коньяк. Не время сейчас отдыхать. Подхватив рюкзак и включив фонарь на каске, он полез в пролом.

Комната была небольшая, с низким потолком. Было чисто, сухо и пусто… Не веря глазам, Кувшинников повел головой, освещая стены. Ничего… Просто голый кирпич, ровные швы, паутина и все.

– Так не бывает, – сказал Кувшинников вслух.

Собственный голос показался ему жалким и неуместным среди старых стен.

– А кирпич с надписью, – забормотал озираясь Кувшинников, – а старый мастер Прошка? Ты лежишь где-то здесь с перерезанным горлом… Ты обманул меня, сука!

Какая-то несуразность в углу комнаты привлекла его внимание. Он шагнул поближе. Странный выступ, напоминавший недостроенную колонну, вплотную примыкал к стене, заканчиваясь ровной площадкой. Кувшинников присел на корточки и рукавом смахнул пласт пыли, больше похожий на войлочное покрывало. В углублении выступа лежал сверток. Сева, ощущая пальцами мягкость материала, зацепил его, вытянул из ниши и снова заглянул внутрь. Больше там ничего не было.

– Не густо, – проворчал Кувшинников.

Он обтер ладонью сверток, напоминавший запеленатого младенца. Выделанная, мягкая, как замша кожа издавала странный аромат, напомнивший запах ладана или индийских благовоний. Слой за слоем он разворачивал свою находку. Внешняя сторона кожи потрескалась на сгибах, но внутри она была свежей, будто ее выработали совсем недавно. Как капустный лист, скрывающий кочерыжку, Кувшинников отвернул последний слой кожи и увидел книгу. Небольшая, обычного книжного формата, в черном переплете, схваченном узорчатыми уголками желтого металла, она казалась неуместной в подземном тайнике. Сева представлял себе средневековые книги массивными, как тома Большой Советской Энциклопедии, в кожаных, изъеденных мышами и временем переплетах, с ломкими пергаментными страницами. Чувствуя разочарование, Кувшинников провел кончиками пальцев по вдавленным в обложку буквам кириллицы.