Восстановление нации - Казимир Валишевский

Его стремления были, без сомнения, самые лучшие, но идеал, которым они соответствовали, был неосуществим. Желая подвергнуть более строгой дисциплине подчиненные ему войска, Конашевич понимал необходимость связать их прочнее с военной организацией республики и изгнать из них мятежные и непокорные элементы. Но, периодически испытывая полный упадок и отсутствие средств, правительство республики разрушало одною рукою то, что оно создавало другою. Через два года после Ольшанского договора, желая помочь королевскому принцу ввиду опасности, которой он подвергался в самом сердце Московии, оно само призвало Украйну к всеобщему восстанию.

Храбрый и искусный солдат, но очень простого ума человек, Конашевич, с другой стороны, ничего не понимал в выгодных и заманчивых сторонах польской культуры, которая к тому времени прониклась всеми утонченностями итальянского Возрождения. В этом отношении он был на стороне того неисправимого блока, который противопоставлял казацкую дикость цивилизаторскому влиянию Польши. Некий Замойский только что основал на русской земле, в Заможе, академию и прекрасную библиотеку. Назначенный киевским палатином, его сын напрасно обращал в галантный двор местный замок, великолепно реставрированный, и в нем обращался humanissime с «рыцарями Запорожья»: его гости предпочитали всему этому грубые радости куреней и кабаков.

Проблема становилась все менее разрешимой. Польша не могла ужиться с казаками, а между тем она не была в состоянии обойтись без них. В 1620 году, после удачной попытки снова рассеять мятежные шайки Конашевича, Жолкевский отказался призвать их к оружию для кампании, предпринятой им в Молдавии с горстью людей. Окруженный у Цекори большой турецкой армией, он погиб, и казаки были склонны видеть в этом событии божие наказание. Некоторые из них, из состава, находившегося на службе у республики, участвовали в этой битве, и в числе их чигиринский сотник, Михаил Хмельницкий, который был убит. Его сын, Зиновий Богдан, был вместе с ним, но спасся.

То был будущий вождь Украйны.

После этого поражения, которое обезоружило Польшу, Украйна была на некоторое время предоставлена самой себе. И в это самое время наряду с конфликтами социального и экономического характера, поддерживавшими в стране постоянное тревожное настроение, разгорелась религиозная война. Борясь с унией, православие попыталось перенести борьбу на почву, где она до сих пор не проявляла никакой жизни. Цивилизаторские стремления поляков вызвали против них другую культуру.

Католическая пропаганда определенным образом и в одном, по крайней мере, направлении достигла некоторых успехов в этой среде. Вельможи один за другим оставляли православие или оставались с ним внешним образом связанными, чтобы сохранить за собою право на распределение церковных бенефиций. Но добровольное обращение господ влекло за собою обычно вынужденное совращение их подданных. Католические священники могли, таким образом, свободно захватить православные церкви и имущество, назначенное для поддержки последних, причем пускали в ход самое гнусное насилие.

Такое посягательство вызвало, впрочем, живой протест. Стипендиаты православных школ (бурсаки) и служители монастырей выдержали не одну кровавую битву, защищая свои храмы. На огромных церковных поместьях, откуда очень часто нашествие татар или турок изгоняло их управителей, авторитет хозяев чувствовался с трудом. Украйна была велика, и преданные преследуемой религии всегда могли найти там для себя надежные приюты. Казаки сами предлагали их, если некоторые из них успевали сделаться крупными собственниками.

Завещание Тышко Волевача, «гражданина и казака Чигирина», составленное в 1600 году, указывает на земельное имущество, занимавшее добрую половину теперешнего Александрийского уезда в Херсонской губернии, раскинувшееся на пространстве в несколько квадратных лье. И захваченные в силу военного права или обращенные в дворянские угодья, поместья этого рода не были подчинены юрисдикции польских старост; они были подчинены лишь казацкому самоуправлению, которое, вопреки усилиям польского правительства, продолжало развиваться. Несмотря на всю свою верность республике, сам Конашевич благосклонно относился с этой стороны к автономным тенденциям своих сотоварищей по оружию, подобно тому как он старался не нарушать незыблемость кадров их военной организации.

Православие находило для себя там все более прочную опору, а казаки все более стремились отождествить дело православной веры с их казацким делом. Уже в 1618 году они убили главного викария киевской митрополии Антония Грековича за акт принуждения к унии. Через два года, когда иерусалимский патриарх Феофан прибыл в Киев, они защищали оружием собрание, где было совершено нечто вроде государственного переворота: восстановление православной иерархии, нарушенной унией. Тогда патриарх, игнорируя польские законы, рукоположил в большой церкви монастыря Киево-Печерской лавры одного митрополита и шесть епископов.

Проект состоял в том, чтобы поднять население, прогнать униатских епископов, вернуть отнятые церкви и заставить потом польское правительство признать совершившееся фактом. Передача киевской митрополии в руки архимандрита Киево-Печерской лавры Иова Борецкого, доказавшего уже свою крайнюю ревность на почве защиты «истинной веры», и вступление Конашевича с товарищами в местное братство придали событию грозный характер. Мистически настроенный монах-аскет с одной стороны и суровый солдат – с другой объединились здесь в одном чисто религиозном чувстве, хотя их политические идеалы и были различны. Борецкий на деле был решительным противником Польши и уже всецело был охвачен мыслью войти в соглашение с ее северною соперницею.

Эта разноголосица с одной стороны и слабость польского правительства с другой способствовали тому, что таким образом вызванный конфликт потерял тот острый характер, который он стал, по-видимому, принимать. Вначале польский сейм объявил все инвеституры, произвольно розданные православным прелатам, недействительными, но он не был в силах дать практическую санкцию своему решению, и в 1621 году Конашевич добился обещания пересмотра декрета. За это он выступил с тридцатью тысячью войска в новый поход против турок, окончившийся отступлением оттоманской армии. Но так как дела оставались все в том же положении, православная церковь разделилась на две отдельные иерархии, одну – официальную и подчиненную, другую – революционную и военную. Кризис был отсрочен из-за смерти Конашевича; за отсутствием вождя, который мог бы его заменить, казаки вернулись к своей обычной анархии, и в частности к своей индифферентности в вопросах веры.

В Киеве между тем создался очаг антиунионистской и антипольской агитации, которому не суждено было угаснуть. Местное братство, школа при нем, Борецкий и несколько монахов, которым он передал свой жар, старались не сдаваться, даже в области литературы и науки, своим католическим противникам, иезуитам и доминиканцам. Задача была трудна. Среди учителей, которыми они располагали, образованные и непьющие встречались редко, «реже золота и алмаза», утверждал меланхолически сам Борецкий. Эта контрпропаганда насчитывала много приверженцев. Вне сферы аристократической польская культура и латинская церковь одинаково не пользовались моральным влиянием на массу населения, на крестьян и мещан, у которых уния, напротив, вызывала вспышки реакционного фанатизма. Но то был элемент, которым почти нельзя было пользоваться как средством для интеллектуальной борьбы.