Vita Nostra. Работа над ошибками - Марина и Сергей Дяченко

Или преподавательский саботаж?

Она взяла текстовый модуль, восьмой том, села за стол, как делала, наверное, миллионы раз, и развернула книгу: желтоватые страницы, запах старой библиотеки. А на страницах — абракадабра, сложный и бессмысленный текст, который Сашка давно научилась читать, полюбила читать, открыла ворота в счастливый мир, полный хрустальных смыслов…

Глаза норовили соскользнуть, взгляд — расфокусироваться. Физическое тело Сашки, голодное и усталое, не желало принимать процедуру, как ребенок орет и брыкается при виде шприца. Абракадабра складывалась в визг и скрежет в голове, слезились глаза и прошибал пот — хуже, чем на первом курсе. С превеликим трудом Сашка дошла до конца абзаца и начала все сначала: она помнила, что с человеком делает этот текст, и она, в отличие от первокурсницы, страстно желала, чтобы он сделал это с ней — и вернул прежнюю легкость. Сашка — информационный объект, Слово великой Речи — тянулась к смыслам текстового модуля, как умирающий от жажды тянется к воде. Сашка-человек сопротивлялась, будто ее поили серной кислотой.

Наконец она очнулась на полу, под самым носом обнаружился сломанный карандаш, а дальше, у ножки стола, валялась раскрытая книга — смятыми страницами вниз.

Стараясь не глядеть на книгу, Сашка подняла и закрыла восьмой том, отложила на край стола. Взяла в руки модуль седьмой и отложила тоже. Открыла шестой — с первой страницы:

— Я не сдамся.

Все повторилось сначала — скрежет в ушах, озноб по коже, отвратительная абракадабра, заливающая глаза, будто горячей смолой. Сашка читала, роняя слезы на страницу, читала, читала…

«…Цены, цены, это просто ужас! В конце концов мама сняла комнатушку в пятиэтажном доме, минутах в двадцати от моря, окнами на запад…»

Офисный стул на пяти колесиках зашатался под ней, и Сашка опрокинулась навзничь.

х х х

— Здравствуйте, Саша. Я рад вас видеть.

В четырнадцатой аудитории Стерха не изменилось ничего — разве что за окном была ранняя осень, а не январь, как в прошлый раз. Стерх не изменился тоже — длинные пепельные волосы все так же обрамляли бледное лицо, сложенные под пиджаком крылья топорщились небольшим горбом, а острый подбородок лежал на жестком воротнике, ослепительно-белом на фоне безукоризненно-черного костюма. Манера сидеть, сплетя длинные тонкие пальцы, осталась тоже при нем.

Изменился взгляд: раньше он мог быть доброжелательным или строгим, раздраженным или гневным, но никогда столь болезненно-сосредоточенным. Стерх смотрел на Сашку, как мог бы смотреть судья на призрак осужденного по ошибке.

— Здравствуйте, Николай Валерьевич, — сказала Сашка. — Простите, я читала текстовый модуль и… я опоздала.

— Я рад вас видеть, — повторил Стерх, и Сашка поняла, что он не врет, просто его радость отягощена чувством вины, а может быть, и страха. — Посмотрите сюда, пожалуйста.

На запястье, на кожаном ремешке, он носил овальное перламутровое зеркало — как большой циферблат. Отраженный луч ударил Сашке в глаза и на секунду ослепил ее. Она помнила это ощущение, оно никогда не бывало особенно приятным, но слепота — и резь в глазах — закончилась почти моментально. Сашка мигнула; аудитория четырнадцать расплылась, будто залитый водой акварельный рисунок, и прояснилась снова.

— Я был уверен, что вы блестяще сдадите экзамен, — проговорил Стерх с ноткой удивления, будто сам пораженный своей способностью заблуждаться. — Я был уверен, что это, несомненно, пятерка. Вы столько раз меня удивляли… дарили надежду, отбирали ее, потом удивляли снова… Я виноват перед вами, Саша, хотя изменить ничего не мог. Ничего не мог для вас сделать. Я полагал, что больше никогда вас не увижу.

— Но вы мне рады, — быстро сказала Сашка, будто подавая подсказку.

— Да, — удивление в его голосе сделалось отчетливее. — Я рад. Но… вы ведь не с каникул вернулись, Саша. Все очень сложно… садитесь.

Сашка опустилась на самый кончик стула:

— Вы тоже не станете меня учить, потому что я убийца реальности?!

— Мы обязаны вас учить, — он плотнее сплел кончики пальцев. — Это наше предназначение. Я совру, если скажу, что ситуация меня не пугает — пугает, еще как… Но вы моя студентка. Вы опять моя студентка, а со студентами я всегда честен.

— Спасибо, — пробормотала Сашка. — Николай Валерьевич, что значит — «разрушитель грамматики»? Что именно вас пугает? Как я могу вас напугать?!

— Меня пугаете не вы, — после длинной паузы сказал Стерх. — Пугает та легкость, с какой в наше время аннулируются вековые традиции. Но как ваш педагог я, разумеется, желаю вам успеха. И сделаю все, что от меня зависит, чтобы вам помочь.

— Спасибо, — повторила Сашка искренне. — Но вы не ответили на мой вопрос. Почему я «убийца реальности»?

— Вы не убийца, — он покачал головой, будто сожалея о досадном недоразумении. — Прямо сейчас вы не убийца и не разрушитель, но ваш потенциал…

Он оборвал себя и посуровел:

— Предлагаю вернуться к этому разговору через некоторое время.

— Но, Николай Валерьевич…

— Не «но», — его голос сделался размеренным и твердым. — Рано, и мы не будем это обсуждать. Вы прекрасно знаете, что на некоторые вопросы здесь, в Институте, вы не получите ответа, пока не проделаете определенную работу, и никто за вас ее не сделает…

Он вынул из ящика стола и положил перед Сашкой планшет с плоским экраном — размером с тетрадный лист, без логотипа производителя, с единственной кнопкой на боку:

— Это ваш новый рабочий инструмент. Внутри — индивидуальное расписание, соблюдать его надо очень точно, минута в минуту. Я буду присылать задания, а вы — отрабатывать и отчитываться на занятиях. Теперь открывайте тетрадь, бумажную, обычную, пишите сверху на первой странице: «Работа над ошибками».

— Чьими? — тихо спросила Сашка.

Они встретились глазами и молчали несколько минут. Потом Сашка опустила взгляд и начала писать — стержень поначалу царапал бумагу и не хотел работать.

— Каждый день вы должны делать записи в тетради, — негромко продолжал Стерх. — Работа над ошибками будет завершена, когда вы вспомните и подробно опишете переводной экзамен тринадцатого января, что произошло, к чему привело и чего вам ждать теперь. И тогда…

Он сделал паузу, остро посмотрел на Сашку и вдруг улыбнулся.

— И тогда мы полетаем, Саша, — сказал другим голосом, чуть хрипловато. — Мы еще полетаем…

Сашка почувствовала такую благодарность, что едва не кинулась ему на шею.

х х х

Историческая Торпа, при всей ее странности, была уютным и живописным городом. Блестел булыжник под фонарями, улицы изгибались змеями, темнели ниши в кирпичных стенах. Опускалось солнце, в тенистых дворах зажигались уже окна, закрытые цветными шторами и оттого похожие на гирлянду праздничных огней.