Лорды Белого Замка - Элизабет Чедвик (Англия)

– Мне казалось, что лорду Уолтеру хватит благоразумия запретить тебе разгуливать возле королевских покоев, – резко заметил он.

– Он и не разрешал ничего подобного, сэр, но мне нужно было забрать свой щит.

– Значит, лорд Уолтер не знает, что ты ушел? – с сомнением посмотрел на него де Гланвиль.

– Он отправился в аббатство, – ответил Фульк, облизнув губы. – С архидьяконом Йоркским.

– Понятно. В таком случае молись, чтобы Уолтер был в снисходительном расположении духа, когда вернется. – Юстициарий жестом разрешил юноше удалиться.

– Сэр, – поклонился молодой человек и развернулся, чтобы идти к выходу.

– И вот еще что, Фицуорин.

– Да, сэр? – Фульк остановился и оглянулся через плечо.

– Король не зря предупреждал тебя насчет гордости. На твоем месте я ходил бы с оглядкой и вообще вел бы себя весьма осторожно. Принц Иоанн наверняка затаил на тебя злобу за сегодняшнее происшествие, а память у него долгая.

Фульк приподнял испорченный щит, так что тот закрыл его от плеча до голени. И заверил юстициария:

– Я всегда осторожен, сэр.

Поместье Ламборн, январь 1185 года

Хависа Фицуорин открыла сонные глаза. Было утро – по крайней мере, ей так показалось: из спальни через полог кровати проникали приглушенные звуки. Зимой, когда все ставни запирали от непогоды, трудно было отличить день от ночи.

Глаза у нее припухли и слезились, а во рту было сухо: расплата за слишком бурное празднование Двенадцатой ночи[4]. Накануне они откупорили бочонок своего лучшего гасконского вина, а от танцев у Хависы разгорелась жажда.

– Кажется, я здесь единственный сильный человек, которому любое спиртное нипочем, – прошептал ей в ухо муж, когда они проносились мимо друг друга, танцуя неистовый кароль.

Он сильно развеселился от вина, хотя, похоже, и впрямь нисколько не опьянел.

– Докажи, – рассмеялась в ответ Хависа, и дыхание ее вдруг участилось, а лоно потяжелело от желания.

И он доказал. Хависа не настолько захмелела, чтобы не помнить жар его губ на своих грудях, дразнящую игру языка и крепкую мужскую силу, заставлявшую ее тело растворяться в блаженном ликовании.

Между ними всегда было так, за что Хависа неустанно благодарила Бога в молитвах. Браки заключались ради выгодных альянсов, ради получения земель и богатства, с целью приобрести влияние, но никогда – из-за любви. С Фульком, которого за смуглый цвет лица прозвали Брюнином[5], Хависа была знакома еще с тех времен, когда он был оруженосцем ее отца. Они росли под одной крышей и дружили с самого детства. А потом повзрослели и полюбили друг друга. К счастью, их родители пришли к взаимному соглашению: такой брак вполне устраивал обе стороны. Но это было, скорее, счастливое исключение из правила: подобное случалось чрезвычайно редко.

Муж лежал на копне ее рыжих волос. Закусив губу, Хависа нежно вытянула волосы из-под его плеча. Брюнин что-то пробормотал во сне и повернулся на другой бок. Тело его было горячим, как жаровня, и это обжигающее тепло составляло приятный контраст с воздухом, холодившим ее обнажившееся плечо.

– А они разве еще не проснулись? – громким шепотом нетерпеливо спросил детский голосок.

– Тссс! Нет, мастер Иво. Вы же знаете, нельзя беспокоить маму с папой, когда полог кровати задернут, – строго пояснила мальчику Перонелла, старшая служанка Хависы.

– Но мне очень надо! Мне нужно сказать им кое-что важное.

– Не сейчас, – твердо ответила служанка.

Хависа тихонько улыбнулась. Закрытый полог был священной границей, и нарушать их уединение никому в доме не дозволялось. Это правило установили на следующий день после первой брачной ночи, когда гостям была продемонстрирована окровавленная простыня как доказательство невинности Хависы и способности Брюнина лишить ее девственности. С того самого момента Брюнин неизменно настаивал, что все происходившее за пологом, будь то сон, беседа или соитие, – интимное дело мужа и жены, не предназначенное для посторонних глаз, включая их собственных отпрысков.

– Но они же проснулись, я только что слышал папин голос.

– О Господи! – пробормотал Брюнин, не отрывая губ от шеи жены, и перекатился на спину.

Хависа села. В висках тихонько стучало. Она порылась в одеялах, отыскала сорочку, небрежно отброшенную накануне ночью, с трудом натянула ее на себя. После чего отдернула полог.

Свечи разгоняли мрак в спальне тускло мерцающим золотым светом, и в комнате было тепло. Глянув на потускневшие угли в обеих жаровнях, Хависа поняла, что они горят уже почти час. Стало быть, утро в разгаре и мессу она пропустила.

Иво и Перонелла с упрямым видом, уперев руки в бока, стояли друг против друга возле платяного шкафа.

– Смотри! – закричал мальчик, торжествующе показывая пальцем. – Они проснулись, я же говорил!

Перонелла повернулась к кровати.

– Только потому, что ты их разбудил, – сердито сказала она и сделала книксен. – С добрым утром, мадам.

Хависа что-то пробормотала в ответ и откинула волосы с глаз. Отблеск свечей играл на ее пышных локонах, придавая им красно-каштановый цвет. За пологом ворочался Брюнин.

– Ну, что случилось? Это так важно, что нельзя подождать? – спросила она у своего четвертого сына, благодарно принимая от Перонеллы кубок разбавленного водой вина.

Иво нетерпеливо прыгал с ноги на ногу. Не зря отец прозвал его блохой.

– Фульк приехал, – объявил он, и по его веснушчатому лицу расползлась широкая улыбка.

Хависа чуть не подавилась вином.

– Что?

– Я пошел на конюшню, причесать Комету, а Фульк как раз во двор въезжает. Он с собой друга привез: зовут Жан, и у него есть лютня. Они сейчас оба в зале, сели завтракать.

Хависа смотрела на сына, а в голове ее, тяжелой после вчерашнего, галопом проносились мысли. Она знала, что двор проводит Рождество в Виндзоре, который находится менее чем в двух днях пути от их дома, но не слишком надеялась, что Фульку удастся навестить родных. Король Генрих был известен тем, что не оставался на одном месте дольше нескольких ночей, а обязанностей у оруженосца было немало. Она даже послала Фульку новый плащ и коробочку засахаренных фруктов, понимая, что вряд ли увидит старшего сына раньше Сретения.

– Что, интересно, Фульк здесь делает? – удивилась она вслух.

– Так спроси его самого! – Муж появился из-за полога и, почесывая бороду, побрел к отхожему месту.