Французский Трофей - Джеки Бонати

– Спасибо вам, Константин, – снова поблагодарил его Этьен, а когда врач скрылся за ширмой, послушно прикрыл глаза.

Катерина в ответ поджала губы, но ответила, что исполнит приказ "господина доктора" – такое обращение явно давало понять, что она не в восторге от поручения.

Женевьева, проверив всех больных, зашла отчитаться к Андрею Ионовичу, надеясь, что тот не спит. Керосиновая лампа у него горела, так что девушка вошла.

– Андрей Ионыч, это я, – шепнула она. – Я проверил всех, все в порядке. Я хотел вас попросить, тот француз, что я принес на себе. Оказывается, мы знакомы. Встречались в прошлом году в салоне у княгини Голицыной. Пусть он и военнопленный, но, надеюсь, к нему будут относиться с должным вниманием. Надо побеседовать с Катенькой, сестрами и фельдшерами и напомнить им, что превыше всего жизнь человека, а потом то, кто он есть, – попросила она, страшно краснея.

К тому времени Михайловский был уже в нижней рубахе навыпуск и простых штанах. Он сидел на своей кровати – узкой, походной, как и у всех, и читал труд Загорского по анатомии, выискивая там важную информацию.

Когда появился Костя, он внимательно выслушал подопечного и вздохнул.

– Поговорить с сестрами и фельдшерами не проблема, – врач снял с носа пенсне и почесал им висок. – Но вот солдаты… как они отнесутся к тому, что к врагу у нас такое же отношение, как к ним. Их я ни о чем просить не могу. Этот человек, возможно, стрелял в одного из них.

– Солдаты это другое. А мы медики, а не солдаты, – ответила Ева. – Возможно на их стороне есть такие же врачи, которые спасают жизнь нашим солдатам и офицерам, – вздохнула она. – Вы не считаете меня идиотом, который выдумывает несусветные идеи?

– Нет, Костя, не считаю, – он покачал головой и вздохнул. – Наш долг помогать всем, кто нуждается в помощи. Хорошо, я сделаю все, что от меня зависит, но постарайся не афишировать это перед офицерами и перед командующим полком, – посоветовал он.

– Конечно, Андрей Ионыч. Спасибо вам. И доброй ночи, – пожелала ему Ева и ушла к себе, ощущая безмерную усталость, что было неудивительно – она еще была слаба после произошедшего.

– И тебе доброй ночи, Костя… Храни тебя Бог, – уже вполголоса добавил Михайловский и перекрестил Константина, моля всевышнего, чтобы тот дал этому мальчику сил справиться с тем, что лежит на его плечах. Он тут же одернул себя в мыслях, в свете того, что узнал, и вздохнул еще тяжелее – одно дело, когда на войне мужчина, и совсем другое – когда это юная девчонка, совершенно не похожая ни на кого из тех, с кем доводилось знакомиться Михайловскому.

Уснула Ева сразу же, как только рухнула лицом вниз на походную койку, толком не раздевшись и забыв прочитать молитву – в последнее время у нее просто не было на нее сил.

А в это время за ширмой палатки госпиталя Этьену не спалось, но не из-за боли – он все думал про Константина, про величие души этого человека, и понимал, что не сможет больше взять в руки мушкет, зная, что где-то напротив может быть Константин. Один его взгляд, полный сострадания и желания помочь, вызывал в Этьене глубокое чувство вины, словно он один был в ответе за происходящее, за то, что парню пришлось оказаться в самом пекле.

Утром Женевьеве дали немного подольше поспать, благо войскам нужно было время чтобы залечить и зализать раны, и передислоцироваться. Так что работы пока не прибавлялось. Писались отчеты, запросы на медикаменты и инструментарий, Ева и Андрей Ионович пробовали новые швы, методики и обсуждали инновации Пирогова и других военных врачей, сейчас работающих на одной с ними стезе.

– Костя, сделаешь обход, а я пока посмотрю, что у нас с медикаментами, – попросил главный врач. – Благо, от тыла мы пока не отрезаны, лучше заранее закажу все, что может оказаться в дефиците, – пояснил он, желая перестраховаться. Ему уже приходилось сталкиваться с подобным в свою первую кампанию, когда единственными обезболивающими были ремень в зубах и стакан сивухи.

– Хорошо, Андрей Ионыч. А после обеда можно и с персоналом поговорить, – ответила Ева, надела фартук и вымыла руки, а потом пошла в лазарет, сразу сначала к тяжелым.

– Ну как тут у нас, Екатерина? Ухудшений нет? – спросила она у сестры милосердия, подходя к первому своему пациенту.

– Нет, Костя, все выздоравливают, – ответила она. – У поручика лихорадка спадать начала, штабс-ротмистру накладываем мазь, как вы сказали. Господин майор и вовсе говорит, что негоже ему с таким ранением место занимать, – с улыбкой добавила она.

Умом она понимала, что война – не место для романтики, но сердце тянулось к майору.

– А ещё французу вашему ночью морфий давали, – сообщила она, снова поджав губы.

Услышав это, Ева тут же закатила глаза и поняла, что ждать до обеда не может.

– Екатерина, послушайте меня. Мой француз или свой собственный – это совершенно не важно. Вы сестра милосердия, а милосердие не проявляется в зависимости от нации. Оно либо есть, либо его нет. И сострадание к чужим мукам должно превалировать над мыслями о том, что этот человек враг. Он лишь солдат, выполняющий приказы. У вас воюет кто-нибудь, Катенька? – спросила она. – У меня в атаку идут оба брата, и, если кто-то из них окажется раненый на поле боя, я молю Господа о том, чтобы и среди французских медиков оказались те, кому безразлично, русский он или нет. В первую очередь он человек, который нуждается в помощи, – горячо проговорила Ева на одном дыхании.

Такой жаркой речи Катерина не ожидала, но уже к её середине стояла, опустив голову, смиренно теребя свой передник.

– Я поняла вас, Константин Евгенич, – пробормотала она, глянув на врача через пушистые смоляные ресницы. Она была старше лет на пять, но сейчас чувствовала себя девчонкой, которую строгая нянюшка отчитывала за какой-то проступок. – Простите меня. Я поговорю с девочками, – пообещала Катя и пошла в отсек с медикаментами, чтобы взять те, которые могут понадобиться для осмотра.

Ева перевела дух, потерла лицо и дождалась Кати, а потом с ней продолжила обход, больше эту тему не затрагивая. Когда они пришли к французу за ширму, Катерина уже не поджимала губы и вела себя как подобает.

– Доброе утро. Как вы?

– Доброе утро, мадемуазель сестра, доброе утро, Константин, – Этьен улыбнулся, но после ночи он был немного бледен, на маленьком столике рядом стояла миска с кашей и чай, но завтрак он пока не мог осилить. – Значительно лучше, спасибо! – тем не менее, ответил он с явно напускной бодростью.

Его ноги ныли всю ночь, поэтому и пришлось просить сестру дать морфий.

Ева осмотрела француза и отослала Катеньку, чтобы не смущать француза необходимостью быть слабым перед ней.

– Вам нужно есть, чтобы были силы и лучше шел процесс выздоровления. – Ева села рядом с его койкой и взяла миску. – Я вам помогу, хоть несколько ложек, но вы должны съесть, – сказала она, поднося ложку каши ко рту француза. – К тому же морфин на голодный желудок дает много побочных эффектов.