Осада, или Шахматы со смертью - Артуро Перес-Реверте

— Вам ходить, дон Иполито.

Барруль смотрит сперва на полицейского, который не поднимает глаз от доски, а потом оценивает позицию.

— По части эмоций, комиссар, вы дадите сто очков вперед жареной камбале. Завидую вашему хладнокровию.

Тисон, отхлебнув глоток кофе, ставит чашку на стол, рядом со съеденными фигурами: шесть своих, шесть — противника. На самом деле невозмутимость его — не более чем видимость. Партия складывается не в его пользу.

— Эх, профессор, до бомб ли тут? Поглядите, куда ваш слон и пешка загнали мою ладью.

Оценив изощренный цинизм этой реплики, Барруль удовлетворенно хмыкает. У него — полуседая грива, длинное, лошадиное, лицо, пожелтевшие от табака зубы, меланхолические глаза за стеклами железных очков. Питает пристрастие к нюхательному табаку, растертому с красной охрой, носит черные, вечно собранные в складки чулки, сюртуки старомодного фасона, возглавляет Кадисское научное общество и обучает начаткам латыни и греческого мальчиков из хороших семей. Кроме того, он страстный любитель шахмат и за доской напрочь лишается обычного своего природного спокойствия и неизменной благорасположенности — в игре профессор свиреп и беспощаден, пышет к противнику неподдельной и смертельной злобой. В пылу схватки может дойти до прямых оскорблений, и тому же Тисону не раз приходилось выслушивать всяческие «будь же ты вовеки проклят… убирайся в адское, пекло… пес смердящий… солнце еще не сядет, а я тебя четвертую, честью клянусь… шкуру сдеру заживо…». Забранки довольно витиеватые — дает себя знать образованность. Впрочем, комиссар принимает все это как должное: привык — они знакомы и играют в шахматы уже десять лет. В известном смысле можно даже сказать — почти дружат. Вот именно, «почти». По крайней мере, в том неопределенном смысле, который комиссар влагает в понятие «дружба».

— Вижу, двинули полудохлого своего коника?

— Ничего другого не остается.

— Остается, остается. — Профессор издает сквозь зубы сдавленный смешок. — Только я не скажу что.

По знаку Тисона хозяин заведения Пако Селис, наблюдающий за происходящим из двери на кухню, кивает слуге, и тот наполняет чашку новой порцией кофе, а рядом ставит стакан холодной воды. Барруль, сосредоточенно глядя на доску, качает головой, отказываясь.

— А не угодно ли вам будет такого вот отведать? — говорит он, двигая неожиданную пешку.

Комиссар недоверчиво изучает изменившуюся позицию. Барруль барабанит пальцами по столешнице: лицо его непроницаемо, но он посматривает иногда на противника так, что кажется — при первой возможности всадил бы ему заряд свинца прямо в грудь.

— Как я понимаю, сейчас будет шах, — нехотя признает комиссар.

— А следом — и мат не замедлит.

Побежденный со вздохом собирает фигуры. Победитель криво улыбается, наблюдая за этим.

— Vae metis[13]— говорит он.

Лицо комиссара при виде такого ликования выражает смиренную покорность судьбе. Поневоле станешь стоиком, если из каждых пяти партий профессор выигрывает три.

— Вы просто невыносимы, друг мой.

— Плачьте, комиссар. Плачьте, как женщина, если не сумели защищаться, как мужчина.

Рохелио Тисон уже уложил в коробку черные и белые фигуры — так сваливают в братскую могилу трупы перед тем, как засыпать их негашеной известью. И на столе теперь пусто, как на прибрежном песке после отлива. Образ убитой девушки вновь возникает в голове комиссара. Двумя пальцами он нащупывает в жилетном кармане иззубренный осколок, подобранный давеча рядом с трупом.

— Профессор.

— Слушаю вас.

Тисон еще колеблется. Трудно выразить в словах то смутное ощущение, которое возникло у него на венте Хромого и с тех пор не отпускает. Вот он стоит на коленях возле тела девушки. Рокот волн и следы на песке.

— Следы на песке, — повторяет он вслух.

Барруль уже стер с лица кровожадную ухмылку. И теперь, вновь став прежним благодушным профессором, наблюдает за комиссаром с учтивым недоумением.

— Что, простите?

Не вынимая руки из кармана, где лежит витой кусочек металла, Тисон неопределенно и беспомощно пожимает плечами.

— Да я не знаю, как объяснить… Ну вот представьте себе шахматиста, который смотрит на пустую доску. И следы на песке.

— Да вы смеетесь надо мной! — восклицает профессор, поправляя очочки. — Что за шарады такие? Головоломки…

— Вовсе нет, я совершенно серьезен. Говорю вам — шахматная доска и следы.

— И?..

— И больше ничего.

— Это что же — как-то связано с наукой?

— Не знаю.

Профессор достает из кармана эмалевую табакерку, но медлит открыть ее.

— К чему относится эта ваша доска?

— И этого не знаю. К нашему городу, я полагаю… И убитая девушка на берегу.

— Черт возьми, друг мой! — Барруль берет понюшку. — Вы что-то не в меру таинственны нынче… Кадис — это шахматная доска?

— Да. Или нет. Ну, в общем, более или менее.

— Расскажите, какие же там фигуры.

Прежде чем ответить, Тисон оглядывается по сторонам. Кофейня, дающая точнейшее представление обо всем, что происходит в осажденном городе, переполнена: жители окрестных домов, коммерсанты, ротозеи, беженцы, студента, священники, чиновники, журналисты, военные, депутаты кортесов,[14]недавно перебравшиеся в Кадис с Исла-де-Леона. Мраморные столики, плетенные из ивняка стулья, медные пепельницы и урны-плевательницы, несколько кувшинчиков шоколада и, уж как водится, кофе, кофе, неимоверное количество кофе, который беспрестанно мелется и варится на кухне, подается обжигающе горячим и, все здесь пропитывая своим ароматом, перебивает даже сигарный дым, сизыми полотнищами висящий в воздухе. Женщины в «Коррео» допускаются исключительно во время Карнавала, так что здесь одни мужчины, причем — самого разнообразного облика, происхождения и состояния: изношенная одежонка бедных эмигрантов соседствует с элегантными костюмами богатых; ветхие штопаные и перелицованные сюртуки перемежаются с цветастыми мундирами местных волонтеров и обтерханными — флотских офицеров, которым уже полтора года не выплачивают денежное содержание. Посетители, приветствуя или демонстративно не замечая друг друга, собираются в кучки в соответствии со вкусами, пристрастиями и интересами; громко переговариваются со стола на стол, обсуждают последние газетные новости, играют в шахматы или на бильярде, просто убивают время в одиночестве или в шумной компании, где говорят о войне, политике, женщинах, ценах на индиго, табак и хлопок, о последнем памфлете, где благодаря недавно обретенной свободе печати — многие этот закон горячо приветствуют, другие, которых тоже немало, поносят — высмеиваются Такой-то, Сякой-то, Эдакий и вообще все и вся.