Круг - Сара Б. Элфгрен

— Если захочешь поговорить об этом со мной, заходи.

— О'кей, — говорит Мину.

Она не решается сказать что-нибудь еще, боясь, что голос ее подведет.

— Мне правда очень жаль. Ужасно, что тебе пришлось такое пережить. Береги себя, — говорит он, дружески треплет ее по плечу и убирает руку.

Мину вдруг замечает, что дрожит всем телом. Паника вцепляется в нее острыми когтями, становится тяжело дышать. Надо бежать отсюда.

— Мне пора, — говорит она. — Спасибо.

Выскочив из дверей класса, она мчится вниз по лестнице. Солнечный свет ослепляет ее, когда она распахивает дверь и оказывается на школьном дворе. Около входа, скрестив ноги, сидит и курит Линнея.

Сердце Мину сильно стучит, она так запыхалась, что ей сложно говорить. Она смотрит на улицу, видит красную машину. Сквозь стекло она улавливает очертания лица мамы.

— Хочешь, подвезем тебя? — выдавливает она из себя.

— Нет, — отвечает Линнея.

— Точно?

— Почему ты бежала?

— Я… Я не знаю. Мне нужно было уйти оттуда.

Линнея щелчком отбрасывает сигарету.

— Он не совершал самоубийства, — говорит она.

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорила с ним незадолго до этого. Он должен был прийти ко мне домой. Поговорить… — Линнея запинается. — Мы поссорились. Но мы не были… Он что-то хотел рассказать мне… Он просто не мог…

Линнея обрывает себя на полуслове.

Она не может поверить, думает Мину. Что лучший друг покинул ее. Вслух она говорит:

— Почему ты не сказала об этом полиции?

— Полиции, — фыркает Линнея.

Ее взгляд вдруг становится жестким.

— Ну да, разве им не следует знать об этом? — говорит Мину.

— Ты даже не понимаешь, о чем говоришь! Живешь в своем чистеньком домике со своей правильной семьей и живи, а советы мне нечего давать!

Мину встречает взгляд Линнеи. Ей стыдно. Она знает, что это правда. Но это не вся правда, думает она. Пусть Мину видела только светлую сторону жизни, а Линнея в основном темную. Но разве может одна правда быть правдивее другой?

Линнея улыбается презрительной улыбкой.

— Ну, что же ты не бежишь к мамочке?

На Мину вдруг накатывает злость.

— Мне жаль тебя, — говорит она и идет к машине.

— Да пошла ты! — кричит Линнея ей вслед.

5

Анна-Карин поднимается с сиденья виляющего автобуса и, старательно удерживая равновесие, идет через весь проход к двери. Как она устала все время бояться, не скажет ли кто-нибудь гадость, когда она проходит мимо. Не раздастся ли за спиной сдержанный смешок. Даже когда никто не говорит ничего плохого, в ее голове звучит эхо предыдущих обид. Чужие голоса обзывают ее «толстухой» и «деревенщиной».

Но сегодня никто на нее не обращает внимания. В автобусе шепчутся, но не о ней. Сегодня все говорят об Элиасе.

Автобус последний раз поворачивает и так резко останавливается, что Анна-Карин чуть не падает. Внутри у нее пробегает противный холодок: сейчас она растянется посреди прохода, и все станут над ней смеяться. Но, слава богу, ей удается удержаться на ногах. Двери открываются, и Анна-Карин быстро спускается по ступенькам.

Автобус уезжает. Анна-Карин переводит дыхание, видит пасущихся коров и только тут наконец начинает дышать свободно и легко.

Щебень хрустит под ногами, когда она идет к дому. Проходя мимо луга, она подходит к одной из больших кареглазых коров и здоровается.

— Здравствуй, красавица моя, — говорит она. Так всегда говорит ее дедушка.

Она протягивает руку, и корова лижет ее своим большим языком. Вокруг них жужжат мухи. Здесь пахнет навозом, и она любит этот запах.

Дома Анна-Карин совсем другой человек. Ее спина выпрямляется, она не боится вспотеть. Не думает о том, виден ли у нее двойной подбородок и трясутся ли сиськи под футболкой.

Она подходит к хутору. Два красновато-коричневых деревянных дома — в один и в два этажа — стоят под прямым углом друг к другу. Немного поодаль находится коровник и несколько мелких построек.

Анна-Карин идет к двухэтажному дому, открывает незапертую входную дверь. Снимает ботинки, достает из кармана Пеппара. Он спит, но начинает ворочаться, когда она осторожно кладет его в коридоре в корзину, застеленную обрывком старого тканого половика.

Из гостиной раздаются взрывы громкого смеха. Заглянув внутрь, Анна-Карин видит лежащую на диване маму. Она крепко спит, приоткрыв рот. На экране телевизора показывают американскую гостиную. Может, взять пульт и убавить звук? Нет, мама может проснуться, и тогда не миновать выговора.

Вместо этого Анна-Карин крадется на кухню, достает из холодильника коробку с круглыми шоколадными пирожными и пакет с белыми булочками из хлебницы на столе. Она вынимает сердцевину из четырех булочек, кладет внутрь каждой шоколадный шарик и сильно сплющивает булочку, так что все слипается в единое целое. Она ест булочки, стоя, запивая их большими глотками молока. Вскоре наступает приятное, чуть сонное чувство сытости.

Анна-Карин выглядывает в окно кухни и смотрит на дом дедушки. Видит его сгорбленный профиль, машет рукой. Дед замечает ее и знаками приглашает зайти. Анна-Карин охотно покидает свой дом, где на экране телевизора истерически смеются актеры.

Сразу за входной дверью в дедушкином доме находится крошечная прихожая, где висит один из его рабочих комбинезонов. Слева виднеется кухня. Там у дверей стоит деревянный угловой диванчик серо-голубого цвета. Когда дедушку навещают друзья, они обычно сидят на этом диванчике и ждут, пока их позовут к столу — пить кофе. Сейчас здесь сидит сам дедушка, глядя в окно и прихлебывая горячий черный кофе.

Анна-Карин не любит кофе, но ей нравится его запах. В маленьком доме дедушки всегда пахнет кофе, древесной стружкой и коровами. Сегодня пахнет еще и свежевыглаженным бельем. Корзина с аккуратно сложенной одеждой стоит поодаль у двери в спальню.

— Здравствуй, внученька, — говорит дедушка.

— Привет, — отвечает Анна-Карин и садится за стол.

На дедушке фланелевая рабочая рубашка в красно-зеленую клетку и вельветовые брюки. Комбинезон он всегда снимает, прежде чем входит в дом — чтобы ничего не запачкать.

Дедушка внимательно смотрит на девочку.

— Занятия уже закончились?

— Нас пораньше отпустили сегодня.

— Да?

Дедушка как будто ждет, что она расскажет обо всем подробно, но у Анны-Карин перехватывает горло. Она не хочет говорить об Элиасе, не хочет даже думать о нем.

Вдруг ей хочется снова стать маленькой. Когда она падала и ушибалась, то всегда бежала к дедушке. И сейчас ей тоже хочется забраться к нему на колени. Тогда она, может, осмелится заплакать, выпустить наружу то, что давит грудь, мешает дышать. Анна-Карин не плакала по-настоящему, наверно, лет с двенадцати. Слишком много было поводов для слез. И вот сейчас на пути у слез как будто лег каменный жернов.