Рассказ человека, оказавшегося за бортом корабля - Габриэль Гарсиа Маркес

Я еще ничего не ел и не пил. Мне уже не хотелось думать, я с трудом мог мыслить связно. Опаленная солнцем кожа страшно горела и пошла волдырями. На военно-морской базе инструктор предупреждал, что ни в коем случае нельзя подставлять солнцу спину, это небезопасно для легких. И меня, помимо всего прочего, беспокоило и это обстоятельство. Я снял не просыхавшую рубашку и повязал ее на поясе, потому что она натирала мне кожу. Так как я уже четыре дня ничего не пил и буквально задыхался, а вдобавок у меня сильно болело горло, грудь и под ключицами, то на четвертый день я выпил немного морской воды. Жажды она не утоляет, но все-таки освежает. А терпел я так долго, поскольку считал, что в следующий раз можно будет выпить еще меньше, и то лишь спустя много времени.

Акулы каждый день появлялись ровно в пять, я поражался их точности. И возле плота начинался настоящий пир. Громадные рыбины выпрыгивали из воды, а через пару минут их уже раздирали в клочья. Обезумевшие акулы стремительно прорезали окровавленную воду. Пока что они не пытались атаковать плот, но он притягивал их, так как был белого цвета. Общеизвестно, что акулы в основном кидаются на предметы белого цвета. Акула видит плохо и замечает лишь белые или блестящие предметы. По этому поводу инструктор дал нам еще один совет:

– Надо прятать всякие яркие вещи, чтобы не привлекать внимания акул.

Ярких вещей у меня не было. Даже циферблат моих часов темный. Но я чувствовал бы себя гораздо спокойнее, если бы в случае нападения акул мог бросить подальше от плота что-нибудь белое. На всякий случай, начиная с четвертого дня, я с пяти часов постоянно держал наготове весло, чтобы обороняться от акул.

Ночью я клал весло поперек плота и пытался уснуть. Не знаю, только ли во сне или наяву тоже, но каждую ночь я видел Хайме Манхарреса. Мы немного болтали о пустяках, и он исчезал. Я уже привык к его визитам. Когда всходило солнце, его приход казался мне галлюцинацией. Однако ночью я был совершенно уверен, что на краю плота сидит и разговаривает со мной настоящий Манхаррес. На рассвете пятого дня он тоже пытался заснуть. Хайме клевал носом, опершись о второе весло, но вдруг пристально поглядел на море и сказал:

– Смотри!

Я поднял глаза. Километрах в тридцати от плота я увидел огоньки: они плыли, как бы гонимые ветром, и мерцали, однако сомнений быть не могло – это огни корабля!

У меня уже несколько часов не было сил грести. Но, увидев огни, я сел, крепко сжал весла и попытался подплыть к кораблю. Он двигался медленно, и в какой-то момент я различил не только огни мачты, но и ее тень, скользившую навстречу восходившему солнцу.

Мне сильно мешал ветер. И хотя я отчаянно работал веслами – ума не приложу, откуда у меня взялись силы после четырехдневной голодовки, – плот не отклонился от направления движения ветра ни на один метр.

Огни все отдалялись и отдалялись. Я вспотел. Силы меня покидали. Через двадцать минут они исчезли совсем. Звезды стали гаснуть, и небо приобрело сизый оттенок. Оставшись один, я поднялся под секущим, ледяным утренним ветром и некоторое время стоял, крича как ненормальный.

Когда взошло солнце, я опять полулежал, прислонившись к веслу. Я был на последнем издыхании. Теперь мне стало понятно, что спасения ждать неоткуда, и я захотел умереть. Однако странное дело: стоило подумать о смерти, и в голову начинали лезть мысли об опасности. И эти мысли придавали мне сил.

Утром пятого дня я решил во что бы то ни стало изменить курс плота. Мне вдруг взбрело в голову, что, если я буду по-прежнему плыть по ветру, я попаду на остров к людоедам. В Мобиле я читал в каком-то, не помню точно в каком, журнале рассказ про человека, который потерпел кораблекрушение. Его потом сожрали каннибалы. Но я о том рассказе не думал. Я думал о книге «Моряк-отступник», которую прочел в Боготе два года назад. Это история про моряка. Во время войны, после того как его корабль подорвался на мине, он умудрился доплыть до ближайшего острова. Там он провел сутки, питаясь дикими плодами, а затем его увидели каннибалы, бросили в котел с кипящей водой и сварили заживо. Этот остров тут же всплыл в моей памяти. И теперь побережье ассоциировалось для меня исключительно с людоедами. Впервые за пять дней одиночества мои страхи направились в другое русло: теперь я боялся не столько моря, сколько земли.

В полдень, совершенно обессиленный, я лежал на плоту; от солнца, голода и жажды я впал в какое-то летаргическое состояние. Я ни о чем не думал. Потерял ощущение времени и пространства. А когда попытался встать на ноги и понять, сколько у меня осталось сил, то осознал, что тело мне уже неподвластно.

«Пора», – подумал я. И действительно, мне показалось, что наступил самый страшный момент, о котором предупреждал инструктор: пора привязываться к плоту. Наступает такой момент, когда ты уже не ощущаешь ни голода, ни жажды. Когда покрытая волдырями кожа становится нечувствительной к укусам беспощадного солнца. Ты еще можешь прибегнуть к последнему средству – высвободить концы веревочной сетки и привязаться к плоту. Во время войны часто находили полуразложившиеся, исклеванные птицами, но крепко привязанные к плотам трупы.

Однако я решил, что пока привязываться незачем, у меня хватит сил продержаться до ночи. Я скатился на дно плота, залез в воду по шею, вытянул ноги и просидел там несколько часов. Солнце припекало рану на колене, и она начала болеть.

Внезапно я будто проснулся. Боль как бы снова пробудила меня к жизни. Мало-помалу прохладная вода придала мне сил. И тут в животе у меня начались резкие колики, а потом разразился настоящий бунт. Я попытался сдержаться, но не мог.

Тогда я с превеликим трудом выпрямился, распустил пояс, расстегнул брюки, и, справив большую нужду, испытал огромное облегчение. За пять дней это произошло впервые. И впервые рыбы отчаянно заколотились о борт плота, стараясь прорвать крепкую веревочную сетку.

Глядя на снующих совсем близко блестящих рыб, я вновь ощутил прилив голода. Вот когда я действительно впал в отчаяние. Но теперь хотя бы была надежда. Я забыл про усталость, схватил весло и собрался из последних сил врезать по голове какой-нибудь рыбине из тех, что метались возле плота, выскакивали из воды и бились о борт. Я чувствовал, что каждый раз попадаю в цель, но тщетно пытался разглядеть жертву. Это было жуткое пиршество рыб, которые пожирали друг друга, а акула плавала кверху брюхом, выхватывая из бурлящей воды лакомые кусочки.

Увидев акулу, я отказался от своих намерений, раздосадованный, бросил весло и улегся на борт. Но через несколько минут меня обуяла радость: над плотом кружило семь чаек!

Для изголодавшегося, затерянного в море матроса чайка – это весточка надежды. Обычно стая чаек отправляется из порта вслед за кораблем, но на второй день плавания отстает. Семь чаек, паривших над плотом, означали, что земля неподалеку.

Будь у меня силы, я бы принялся грести. Но я был совершенно изнурен. Меня почти не держали ноги. Считая, что не пройдет и двух дней, как я выберусь на сушу, я зачерпнул пригоршню воды, выпил и опять улегся на спину, чтобы уберечь ее от солнца. Я не стал закрывать лицо рубашкой, потому что хотел следить за чайками, которые медленно летели острым клинышком в открытое море. Был час дня, шли пятые сутки моего пребывания в море.