Экзорцист. Печать Контракта - Джулия Тард

ФРАНЦИЯ, 1493 ГОД.

– Помогите! – тишину последней летней ночи, нарушил отчаянный женский крик.

Рыская словно дикое животное в поисках спасения, беглянка всё больше и больше погружалась в самую глубь леса. Впиваясь содранными пальцами в землю, она из последних сил заползла в оплетающие всё вокруг заросли хмеля, блуждая помутневшим взглядом меж деревьев. Из разбитой головы медленно вытекала кровь, обволакивая ослеплённые глаза… Казалось, что её багровая пелена была повсюду: на шее, платье, руках.… От чего в носу стоял приторно-сладкий запах, а, под дикое биение загнанного сердца голова кружилась, словно от едкого дурмана, пульсируя болью в висках.

Выждав достаточно времени, девушка начала осторожно выбираться. Путаясь беспорядочными лохмотьями в ногах, изорванный подол ещё больше сковывал движения, не позволяя выскользнуть из этой нескончаемой погони. На мгновение обернувшись, она поняла, что блуждающая тень вновь продолжает следовать за ней, не отставая ни на шаг. Двигаясь бесшумно, словно плывя в ветряных потоках, преследователь в просторном балахоне, ловко пробирался по камням и поваленным стволам, стремительно нагоняя свою жертву.

Рухнув на камни, вскрикнув от резкой боли, девушка из последних сил доползла до дерева. Впиваясь в него разбитыми руками, словно дикая кошка, она поднялась на трясущиеся ноги, смотря обезумевшими от страха глазами на своего мучителя. В какое-то мгновение во тьме что-то блеснуло, скользнув серебряным светом по хрупкому женскому горлу. Горячая кровь выступила из рассечённой плоти, стекая тонкими струйками по грязному платью. Не успев что-либо осознать, девушка лишь почувствовала, как холодное остриё изогнутого ножа с жутким хрустом вошло ей в грудь, впиваясь, в бешено бьющееся сердце.

Испуганно обхватив горло руками, показалось, что она совершенно не понимает происходящего. Но как только палач вынул нож из обезображенной груди – её забило ознобом. В последний раз попытавшись, что-то сказать, девушка лишь с мерзким хрипом сползла на землю.

– Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. – спокойно проговорил преследователь, наблюдая за тем, как с этой смертью тишина вновь вступила в свои законные права.

Таверна на постоялом дворе гудела. Раздавался пьяный смех, постепенно смешиваясь с грязной руганью опьяневших постояльцев. Казалось, что это было единственное место Орлеана, где собирался весь низший класс, от чего внутри стоял тягучий запах грязной одежды и помоев. Всё вокруг мнилось совершенно не настоящим, словно глухие отголоски очень старого и уже давно позабытого сна. Происходящее не имело никакого значения, превращаясь в самый настоящий хаос, наполненный разнообразными звуками. Шумом. Голосами. Криками…

Сейчас этот маленький мир жил в совсем другой, потерянной реальности. Реальности, из которой непреодолимо хочется вырваться, словно из самого ужасного кошмара и больше уже никогда в него не возвращаться… Люди потеряли свои лики, потеряли всё, что когда-либо свидетельствовало об их истинной природе. Сейчас этот сброд вызывал лишь одно-единственное чувство – отвращение. По полу бегали крысы, шустро перебираясь между ножками столов и стульев. Иногда, какую-нибудь из них, самую слабую и неповоротливую, умудрялась поймать собака, от чего несчастная издавала мерзкий писк, который так ненавидела Мария.

Это был писк жертвы, неспособной за себя постоять. Неспособной ни спастись, ни защититься. Услышав его, по женскому телу пробегала предательская дрожь, а в памяти тут же возникало лишь омерзительное прошлое, которое отчаянно хотелось позабыть. Пытаясь не обращать никакого внимания на царивший беспорядок, девушка в дорожном балахоне с, закрывающим лицо, просторным капюшоном, сидела в самом дальнем углу трактира.

– Нашли! Они нашли его! – истошно прокричал вбежавший мужчина. – Солдаты нашли труп зверя! И сейчас тащат его на площадь!

Пропустив поспешно выбегающую толпу зевак, взволновано спешивших на площадь, в таверну зашел высокий мужчина в дорожном балахоне. Пройдя мимо всех столов, он направился прямиком к сидящей возле окна девушке. Мария сразу почувствовала своего фамильяра, но не стала подавать виду, продолжая смотреть на племя, стоящего на столе жирника.

– Из-за тебя слишком много проблем, – подойдя к нужному столу, он сел напротив, неспешно снимая перчатки. – Я уже начинаю уставать от того, что постоянно приходится вытаскивать тебя из подобных передряг.

Эти слова, заставили взглянуть на обратившегося к ней мужчину, отметив, что тот не выглядит ни взволнованным, ни обеспокоенным. Сколько она уже его знает, Михаэль всегда остаётся холоден и спокоен. В какой бы сложной ситуации они не оказывались, его красивое лицо неизменно хранит подлинное спокойствие. А порой у неё даже появлялось впечатление, словно им уже всё просчитано далеко наперёд, прямо как в очередной шахматной партии.

– Почему молчишь?

– Хватит жаловаться, – пусто ответила Мария безразличная к его иронии, – это твоя работа. Сам ведь знаешь то, что я делаю, без подобного не обходится. Всегда остаются последствия, и довольно неприятные, но это уже я мараю свои руки, а не ты.

– Говоря о последствиях, ты имеешь в виду окровавленные трупы? – снял капюшон, укладывая за спину.

– Твоя проницательность достойна восторга и всяческих похвал. Похлопала бы, да только руки устали.

Всего за одну неделю в Орлеане было убито две девушки, и ещё трое пропало безвести. Смерть одиннадцатилетней дочери священника стала первой в последующей череде ожесточённых убийств, обрушившихся на город. Отец Николас Олтон взял Бриту под свою опеку в семилетнем возрасте, забрав из семьи им же казненной крестьянки, дабы в свою очередь вырастить из неё богопослушную монахиню. Её обезглавленное тело нашли на следующий день после пропажи, но из-за отсутствия головы опознать её получилось далеко не сразу, а ещё через два дня, в особняке мэра была убита его племянница Елизавета Роттон. Останки девушки оказались полностью обезображены в её собственной комнате. В доме, наполненном десятками слуг, кто-то смог незаметно для всех непросто убить несчастную, но и вскрыть ей живот, частично лишив внутренних органов. Что же касается третьей жертвы, убитой через следующие два дня после Елизаветы, то при любых других обстоятельствах, о её гибели проговорили бы всего несколько дней. Стина Гайлен, была родом из Шотландии и здесь, в Орлеане, девушку знали как одну из самых умелых дворянских швей.

– Эй, красавчик, как на счёт поразвлечься? – беспардонно вмешиваясь в разговор, к их столу подошло две привлекательные шлюхи, одна из которых тотчас слегка откинулась на стол, выставляя перед Михаэлем практически обнажённую грудь. – Всего франк и ты будешь удовлетворён, как ещё никогда прежде, – томно улыбнувшись, она соблазнительно развела ноги, приподнимая подол серого платья.

Подняв на девушку тёмные глаза, мужчина заставил её оцепенеть. Словно немного потемнев, его спокойное лицо стало ещё привлекательней, излучая такое дьявольское притяжение, что уже не было невозможности сопротивляться. Пытаясь продолжить столь откровенную игру, Михаэль начал поправлять плащ, медленно отводя его ворот от шеи, словно ему очень жарко и он очень хочет избавиться от одежды, что так ему опротивела. Но весь его спектакль в одно мгновение оказался прерван тяжелым распятием, что предательским блеском показалось из-за ворота плаща. И не успел тот что-либо сказать, как испуганные шлюхи опередили его. Поспешно вспорхнув со своего места, они постарались как можно быстрей занять своё место на коленях каких-то смеющихся мужчин. Став свидетельницей этой картины, Мария, незаметно для него, подавила вырывающийся смешок и, прикусив губы, вновь обрела безразличное выражение лица.