В поезде - Даниил Александрович Бешанов

Когда поезд тронулся, его легко тряхнуло, и он очнулся от своих мыслей и подкрадывавшегося сна. Он посмотрел в окно, не надеясь увидеть кого-то знакомого, но по привычке. Раньше родители провожали, стоя на платформе и глядя в окно. Улыбались и махали, что-то говорили, но сквозь деревянную раму долетали уже рассыпавшиеся предложения.

Сейчас никто с ним не прощался. Даже город выключил иллюминацию и погрузился в размеренный сон. По дорогам изредка пролетали машины. Они не хотели, чтобы их заметили в такой поздний час на улице, и мчались домой. Им не было дела до движущегося состава.

Поезд медленно выбирался из городского района. Проплывали окраины: однотипные девятиэтажки, гаражи с загогулинами графитти, мрачно росшие деревья. На глаза попался костёр, или просто горящая бочка. Компания сидела вокруг – пропитые лица, сверкавшие пугающе в свете пламени. Единственная женщина держала бутылку в руке и над чем-то хохотала. Почудилось, что её слышно даже в вагоне.

Но внутри ничего не было слышно. Здесь текла своя жизнь, сонная и притихшая через 20 минут после отправления. Большинство уже заправило спальные места и отправлялось ко сну. Толя любил посидеть и не торопиться, пока другие не разберутся. Он сидел у окна и чувствовал, как покидает город, а ощущение города и все воспоминания и беспокойства, что были важны там, оставляют его. Становилось легче.

Гаражи и заборы сменились открытым пространством. Столбы мелькали у Толи в глазах, и он следил за тем, как провода то поднимались к ним, то провисали. На это можно было смотреть и не думать ни о чём, погружаясь в транс. А потом ночь подошла слишком близко к поезду, и ничего не стало видно. Остались темнота и сопровождаемый её стук колёс. Они бились как сердце. Напряжённое и взволнованное, оно стучало в грудную клетку, нарушая тишину спящего поезда.

Уснул и Толя. А, когда проснулся посреди ночи, не сразу понял, где находится. Вспомнив, он огорчился, но грусть не может долго задерживаться в сонном теле. Толя нашёл на ощупь постельное бельё и машинально постелил на верхней полке. Потом он быстро переоделся, спрятал вещи и завалился на своё место.

***

В поезде всегда или жарко, или холодно. Днём людям душно, они открывают окна, и поток свежего ветра устремляется по вагону. А ночью холодает, и спящих продувает. В поездке можно легко простыть. Толя знал это и, тем не менее, проснулся с забитым носом и неприятным ощущением в горле. Они не давали ему спать и лежать не давали, так что он встал и, нащупав свои ботинки, пошёл в туалет.

Шум движущегося поезда становился привычным. А к такому скоплению людей привыкнуть нельзя было, да и не хотелось. За закрытой дверью можно побыть наедине. Неудобный умывальник без ручек. Зеркало, в которое смотрелось так много народу, что его отражающая поверхность почти стёрлась. Сквозь дырку в полу видно, как мгновенно проскакивают мимо шпалы. Ехали быстро, торопились куда-то. Толя умылся и вышел. В коридоре уже толпились.

Сосед с нижней полки так и не объявился, так что Толя снова уселся за стол. Рядом ехала семья из трёх человек: муж, жена и сын. Было рано, не больше 8, но они уже где-то раздобыли курицу грилль и ели её. Хотя едой это назвать трудно. Пожирание, пир гиенн, кормёжка в свиньем стойле – больше подходит. Трое были точными копиями друг друга: красные, толстые, в грязных футболках и шортах, сдавливающих их ноги. Ели остервенело, хватая курицу руками и раздирая её.

– Надо было купить ещё одну.

– Ты прав, пап. Мне почти не досталось.

– Не говори с набитым ртом, ляпнешь на штаны, – одёрнула мать и разжевала свой кусок.

– Она такая вкусная, – не унимался сын.

– Уронишь, будешь с пола слизывать, ясно?

– Не перечь твоей матери, Веня.

Они замолчали и погрузились в поглощение туши. Кто-то начал причавкивать. Затем прибавилось мощное чавканье и причмокивание. Сынок был весь в отца. Толя только задумался о чём-то, как его размышления прервал вновь начавшийся разговор.

– Люба, у нас где-то хлеб был. Эти чурки сэкономили на лаваше.

– Да, сейчас поищу.

Женщина полезла по сумкам, стоящими под столом. А её чадо не волновался о закуске и довольствовался сочным белым мясом.

– Наверное, он в пакете под под твоим сиденьем. Встань, я достану.

– Быстрее, а то курица-то кончается.

– Не помнишь, мы вчера покупали продукты на станции – я их точно туда положила?

– Не помню. Ты скоро?

– Подожди, здесь столько всего. Будешь помидор?

– Давай. Тебя долго…? – и жена прервала вопрос:

– Нашла. Он под пирогом был.

– И его доставай сюда. Чай пить будем.

Курица, пирог, помидоры, да даже хлеб и чай возбудили в Толе аппетит. Он не мог больше слушать плотный голос жены, превращавшийся в пренеприятное жужжание. Так звучит муха, когда залетает в ухо. И чавканье претило парню, хотя даже так еда выглядела вкусно. У Толи был только пакетики лапши, чай и стакан. Он решил позавтракать.

Кран находился в начале вагона рядом с комнатой проводника. Крашеная блондинка лет под 40 с родинкой под губой высунулась из каморки:

– Что надо?

– Ничего.

– А чего пришёл?

– Эм, налить воду в "Доширак" и чай, – настойчивость и грубость проводницы смутила Толю.

– Пакетик чая стоит 20 рублей.

– Спасибо, у меня есть свой.

– У нас со своим нельзя.

– … Почему? Это нигде не написано.

– Правила почитай на двери, а потом говори.

Парень промолчал. Он хотел всего лишь наполнить пластиковую тарелку кипятком. Когда он вернулся за чаем, проводница ожидала его:

– К чаю будешь что-то?

– Нет, спасибо. У меня есть, – сказал он, хотя ничего и не было.

Она захлопнула дверь и больше не заговаривала с ним, словно пребывая в обиде на скрягу. Но у Толи было только 100 рублей, а даже батончик стоил 50. Он думал выйти где-нибудь на станции и сбегать в продуктовую лавку. А сейчас дожидался, пока заварится лапша со специями и пил чай мелкими глоточками.

Его соседи всё ели: муж капал помидорным соком на футболку, его жена достала откуда-то майонез и намазывала бутерброды, "Веня" уплетал куриную ножку. Они чавкали и спорили о чём-то. И когда мужчина брал слово, он тряс одной рукой и незаметно вытирал обе руки об себя. Пузатый паренёк тоже пытался что-то говорить, но его мать осекала его и говорила есть.

– Этот парень на нас глядит, – сказала "Люба".

– Ты чего зыришь? – обратился муж, и Толя встрепенулся,