Мышонок и его отец - Рассел Хобан

Недаром сердце стиснула тревога:

Тропа твоя крута и коротка -

И лишь отсюда кажется пологой.

Смотри, но знай: не избежать прыжка.

У.Х. Оден

Бродяга был рослый и крепко сбитый, и шёл он вразвалку, шагом дальних дорог, слишком широким для тесных улочек маленького городка. Трясясь в хлипком пальтеце, он бесцельно брёл сквозь толпу; раскрасневшиеся в предрождественской суете прохожие при виде его учащали шаг и уступали дорогу.

Заслышав музыку, он остановился перед магазином игрушек, где то и дело распахивающаяся в потоке посетителей дверь звякала колокольчиком и выпускала на улицу волны тёплого воздуха и обрывки рождественских гимнов. «Украсьте свою прихожую ветками остролиста», – тараторил громкоговоритель в зале, а бродяга стоял и вдыхал Рождество в сосновых венках, в ярких красках и лаке, в блестящем металле и свежем картоне новеньких игрушек.

Он прижался лицом к стеклу и заглянул между игрушками на витрине в глубь магазина. Там, на зелёном сукне, под венками и гирляндами подмигивающих цветных огней, по сверкающим туннелям и пёстро раскрашенным горам мчался игрушечный поезд, то вторя музыке тонким дребезжаньем колес, то сбиваясь с такта. А дальше виднелись полки, битком набитые игрушками: игрушки жестяные, деревянные и плюшевые, куклы и медвежата, игры и мозаики, пожарные машины, лодки и фургоны; ряд за рядом тянулись штабеля закрытых коробок, и каждая – с очаровательным портретом игрушки, укрытой в ней от любопытных глаз.

На прилавке, горделиво вздымаясь над головами столпившихся вокруг ребятишек, красовался роскошный кукольный дом: огромный и очень дорогой, в целых три этажа, – чудо из чудес в своём роде. Балконы и галереи грациозно опирались на витые консоли, а мансардную крышу со слуховыми окошками и фронтонами венчали высокие кирпичные трубы и прелестная дозорная башенка. Перед домом стояла заводная слониха в пурпуровом чепце, а когда продавщица заводила её для глазеющей детворы – степенно расхаживала взад-вперёд, помахивая хоботом и хлопая ушами. Рядом с нею вертела на кончике носа красно-жёлтый мяч маленькая жестяная тюлениха, а её отражение в стеклянной крышке прилавка с улыбкой вертело на кончике носа свой мяч, точно такой же красно-жёлтый.

Бродяга увидел, как продавщица, вскрыв одну из коробок, извлекла на свет пару игрушечных мышат. Один большой, другой маленький, они стояли на задних лапках, протянув друг к другу передние; большой крепко держал маленького за ручки. Оба были в синих бархатных штанишках и лакированных ботиночках, оба – со стеклярусными глазками, белыми нитяными усами и хвостиками из чёрной резинки. Продавщица несколько раз повернула ключик в спине мышонка-отца, и он заплясал по кругу, раскачивая сынишку вверх-вниз над прилавком, а дети вокруг смеялись и тянулись их потрогать. Торжественно выписывая круг за кругом, мыши всё замедляли ход, и вот наконец пружина раскрутилась до упора и отец застыл, держа малыша на вытянутых кверху лапках.

Заводя игрушку снова, продавщица подняла голову и заметила обросшую физиономию бродяги, неотрывно глядящего сквозь стекло. Она поджала губы и отвела взгляд – и бродяга отвернулся от витрины. Серое небо разразилось снегом, но человек в лохмотьях всё стоял посреди тротуара, и мягкие снежные хлопья падали вокруг него, а прохожие, прибавляя шагу, торопились прочь.

А затем, пятная свежий снег следами огромных стоптанных ботинок, бродяга величаво двинулся по кругу, то вскидывая, то опуская пустые руки. Пробегавший мимо черно-белый пятнистый пёсик остановился и сел посмотреть на него, и в то мгновение только они двое на всей улице не двигались к какой-то определённой цели. Люди смеялись, качали головами и пробегали мимо. Бродяга застыл с поднятыми руками. Потом опустил голову, сунул руки в карманы и побрёл вдоль по улице, за угол, в сумерки и свет фонарей на снегу. Пёс обнюхал его следы и потрусил вдогонку.

Магазин закрылся. Покупатели и продавцы разошлись по домам. Музыка смолкла. Гирлянды погасли, весь магазин погрузился во тьму, кроме кукольного дома на прилавке. Изо всех его окошек лился свет, разгоняя окрестные тени, а игрушки перед ним стояли чёрными недвижными силуэтами. Час медленно тянулся за часом.

Но вот старинные ходики на стене объявили: «Полночь!» Раскачивая маятником, поблёскивающим в полутьме, они с тонким звоном отмерили двенадцать ударов, сложили стрелки на двенадцати часах и уставились в тёмное окно – на снег, густо сеющийся в круге фонарного света. Вдали, тоном ниже, приглушённые снежной пеленой, пробили полночь часы на городской башне.

– Где мы? – спросил отца мышонок. Чуть слышный голосок прорезал ночную тишь.

– Не знаю, – сказал отец.

– Кто мы, папа?

– Не знаю. Поживём – увидим.

– Ну и невежество! – возмутилась заводная слониха. – Поразительно! А впрочем, вы же новенькие. Я-то здесь уже так давно, что и запамятовала, как оно было. Итак. Это место называется «магазин игрушек», а вы – игрушечные мыши. Скоро придут люди и купят вас для детей, потому что вот-вот наступит время, которое называется «Рождество».

– А вас почему не купили? – спросила слониху жестяная малышка-тюлениха. – Как вам удалось продержаться так долго?

– Ну, это совсем другое дело, детка, – объяснила слониха. – Я, видишь ли, принадлежу к здешнему антуражу, а вот это – мой дом.

Дом и впрямь был великолепен даже по её меркам – да и по чьим угодно. Всё в нём, вплоть до карнизов и резных консолей, воплощало достоинство и стиль, и обитатели его никогда не опускались до того, чтобы ступить наружу. Им это было ни к чему: всё, чего они только могли пожелать, в доме и так имелось – всё, от салатниц с крышечками и кастрюлек с подогревом в буфетной и до роскошного чёрного фортепьяно в зимнем саду, среди папоротников в кадках. Тут не пожалели никаких расходов, не упустили из виду ни единой мелочи. А каких только комнат не было в этом доме – на все случаи жизни! И каждая пышно обставлена и подобающим образом заселена: в зимнем саду за фортепьяно сидели учительница музыки и юная леди-ученица, в детской обитали кукла-нянька и дети-куколки, в кухне – кукольные повар и буфетчик. Куклы-гости отдыхали в кроватках по гостевым комнатам – выходной здесь тянулся вечно; куклы-игроки вели нескончаемую партию в бильярдной, а кукольный учёный в библиотеке не отрывал глаз от книги, зажатой в одной руке, но и связи с миром не терял, ибо другой рукой легонько опирался на стоящий рядом глобус. Был даже кукольный астроном – в обсерватории, на вершине дозорной башенки: не зная устали он изучал в свой крошечный телескоп один из автоматических пожаротушителей под потолком магазина. А в столовой, под сверкающей люстрой, бессрочно сидели за столом кукольные леди и джентльмены. Повар с буфетчиком старались напрасно: леди и джентльмены все равно ничего не ели – только пили чай, да и тот из пустых чашечек, а гипсовые кексы и пирожные, неподвластные бегу времени, стояли себе и стояли рядом с серебряным чайником на белой камчатной скатерти.