Космическая Илиада - Наталья Гончарова

Наталья Гончарова

Космическая Илиада

Космическая Илиада

Одинокий космический странник,

Отдаленных галактик изгнанник,

Отгоревшей звезды Белый карлик,

Как плащом укрываясь в Туманность,

На надежном плече Ориона,

Погибая, нашел утешенье,

Истекающих лет сожаленье.

Перед вечностью царств Персефоны,

Принимая материи тленность,

Хрупкой жизни конечную бренность,

Неизбежности горькую данность,

Что грядет, ни на что не взирая,

И тихонько свой век доживая,

Охлажденное сердце спасая,

Руки страха к огню простирая,

Согреваясь от братьев Атлантов,

Раскрасневшихся космоса углей,

Из самой черноты преисподней,

И раскрашенных в цвет Амарантов,

Что растут на далекой планете,

Над ночным небосводом которой,

Орион — безрассудный охотник

Из безумной любви к Андромеде

Жаркой страсти слепое дыханье

Расточает, роняя кометы.

Млечных пастбищ сады обгоняя,

Пролетая со скоростью света,

Осыпая с небес персеиды,

Что сгорят, в темноте пролетая,

Над землей, где растут Амаранты,

Самоцветов живые гиганты.

Где луна — диск грошовой монеты,

Как прожектор небесного света

Для людей, что живут на планете,

Одиноком небесном ковчеге,

На затерянном каменном бреге.

Звездной пыли немые потомки,

От божественных копий обломки,

И глядят на поникший половник,

Мечт, несбывшихся, грустный виновник,

Поглощенных земными страстями,

Ценность звезд, измеряя морями,

Нарекая земли маяками,

А себя, представляя Богами.

И не видя космической драмы,

В глубине бесконечной вселенной,

Как бесстрашный и дерзкий охотник,

Орион на ночном небосводе,

В главной партии пьесы нетленной,

Где Плеяды кружат в хороводе,

Чужих горестей, не замечая,

В бессердечном и юном забвенье,

Мимолетности жизни мгновенье.

Но грустит на плече Ориона

Белый карлик как Белый старец,

Вновь невинен как Белый агнец,

Помня, что его ждет Персефона

Тихо просит конца приближенье,

И услышав, беззвучных, стенанья,

Черной мантией, смерть укрывает,

Жизни свет собой поглощает,

Белый карлик во тьме угасает.

Неизбежное строк завершенье

Заурядной космической драмы,

Что в основе всего Мирозданья.

Алконост

Город — призрак и город — печали,

Ты Алконост заснеженной дали.

Ты ладья моей маленькой доли,

Молчаливой и горькой юдоли.

В ледяной и прозрачной купели,

Снежных пустошей дом свиристели.

Там где вьюги — зимы менестрели,

Белой вечности злые метели,

Поют песни беззвучной печали,

Укрывая снегами постели,

Где река спит в земной колыбели.

Творец

Остывший солнца диск, внезапно упадет

В прожорливое брюхо немого великана.

И ночь печальной тенью обоймет,

Столкнув земную сферу на дно глубокого кармана.

Там звезды, будто хлеба крошки

Там тихо сидя у окошка

Творец вселенной с клубком земною пряжи

Судьбы людской узор неспешно вяжет

И нить в руках, касаясь спиц, в тот час же исчезает

В земную пыль планиды превращает.

Писатель в самиздате, будто бос и наг…

Писатель в самиздате, будто бос и наг,

Иль только в рубище из испещренных текстом листьев.

Он странник, безымянный путник и всеми позабытый маг,

С уставшим и ненужным скарбом рукописей пожелтевших.

Хранитель осени и отслуживших срок иголок от хвои,

Страж памяти, гвоздик и васильков отцветших.

В отчаянном желании, чтобы его воспоминания стали как твои.

Без сонма критиков и штата редактуры,

Гранящих грубый камень слова и потерянного смысла.

Обрывки фраз, осколки звуков давно забытой струнной партитуры.

Падение вверх и вниз отчаянное восхождение, и бег по кругу

В бессмысленной надежде обрести утраченное вдохновение,

Чтобы пера дыханьем оживить остывшее мгновение.

Печатью вечности скрепить, огонь иллюзии

от сердца к сердцу передать огонь иллюзии друг другу.

Кирпич хранит лишь образов размытых очертаний…

Кирпич хранит лишь образов размытых очертаний,

Где улицы полны утраченных воспоминаний.

О том, что сказано или не сказано за сотню лет

От них осталось только звезд мерцание,

Да тишина проулков принявший немой обет.

Где одинокой лампы тусклый свет

Своей рукою укрывает стыдливые признания,

Нечаянно украдкой оброненных,

Беспечных и безудержных влюбленных,

Произнесенные под аркой у полуразрушенных пальметт.

Рукопись

Рукопись. Корабль бумажный, где тело его белый лист, а кровь его чернила.

Спуская на воду, с руки, от плоти отрывая,

Как белое перо, как облако небесного крыла.

Дрожит, колышется, в речной слюде мерцая.

Он невесом и хрупок и наивен, будто бы дитя,

Но так отважен, и так отчаянно мечтает о далеком крае,

Чтобы попутный ветер, нежно и любя,

Взяв за руку, довел его до края.

И тело площади насытится толпою

…

И тело площади насытится толпою,

В калейдоскопе лиц лишь прошлого былая мгла.

И смоет вечности безбрежною волною,

Чрез сотню лет от них не станет и следа.