Попадос и два ствола 3 - Андрей Мороз

Попадос и два ствола — 3

Глава 1

За спиной что-то невнятно брякает…

Впереди тоже раздается шум…

Ладонь падает на кобуру…

Успеваю заметить, как что-то, стремительной тенью бросается в мою сторону из-за ближайшего модуля…

И проваливаюсь во тьму…

Прихожу в себя…

Во рту кляп. Руки чем-то тонким и тугим намертво схвачены.

Больно, сука!

С натужным и сердитым сопением двое каких-то весьма здоровых персонажей куда-то тащат моё тело.

Куда-куда, придурок? В сторону противника, конечно…

Сука-а!

К горлу подкатывает тошнота. Не знаю чем мне по башке били, но прилетело хорошо…

Кто это?

Не корейцы же в осажденный лагерь «за языком» пробрались?

Стопроцентно кто-то из своих.

У нас с незапамятных времен, так уж повелось — предатель или стукач всегда отыщется. От трусости ли или от корысти — не важно…

И что теперь? Всё? Звиздец котенку?

А как же предсказание провидицы?

Меня же мамми Рамла спасителем человеков назначила.

А может, ошиблась-таки черная ведьма?

И местную монету с кошачьим профилем на аверсе здесь никогда не отчеканят?

Вместо этого — уже сегодня, на рассвете, теперь и мою голову парням на передок подкинут?

Лишь бы они её бейбе не вздумали показать…

ГЛАВА 1. ПУТЬ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

В голове, под лобной костью уныло и протяжно завывает оглушающий пароходный гудок. Или даже сразу несколько — не разберешь. В затылке тягучий звон колоколов, а в ушах вата. Звуки из внешнего мира приглушены, зато внутри черепа акустика просто сатанинская.

В душе или что там вместо неё в груди, под сердцем — полный трындец, измена и ледяная пустота!

Тоска лютая!

Ощущаю себя жеребцом, которого ведут на кастрацию.

Впрочем, случается, что и котов тоже яиц лишают.

Но так, то же — домашних. А я ведь бродячий.

Вольный и ничейный.

Мне подобная операция абсолютно чужда и противопоказана.

Так что — с этого паровоза соскакивать нужно! Побыстрее и подальше! Пусть даже и завалят «на рывке» — но это всё же веселее, чем дожидаться, пока доведут до совершенно скотского состояния, когда даже от самой сильной боли, только мычать и сможешь.

Хотя, если трезво смотреть на вещи и быть честным с самим собой — мои нынешние шансы на выживание весьма и весьма невелики. Размером с гулькин… клюв, примерно. А может и того меньше.

Направления движения, как и лиц похитителей, я по-прежнему не вижу. Только их ноги в грязных берцах немаленького размера. Волокут лицом к земле за стропу на разгрузке и левое плечо. Можно, конечно, попробовать оглядеться — с высоким риском вывихнуть себе шею, но зачем? Что это принципиально изменит? Дальше корейского лагеря все равно не пройдем.

Нет — пусть уж тащат, раз взялись, а я пока в бессознанку играть продолжу.

Кстати, что-то долго мы путешествуем — а где же вражины-то?

Пора бы уже, по моим расчетам.

Не то, чтобы я очень уж спешу оказаться среди врагов, но как весьма справедливо говорится: «Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас».

О, а вот и они! Помяни черта!

Из темно-серой степи прилетает негромкий, но строгий окрик. На корейском.

Ну, а на каком же еще?

Уроды замирают и синхронно разжимают руки. Видать по-быстрому, от греха, их вверх задрали.

В коротком полете, все же успеваю запрокинуть голову назад, чем спасаю нос, но зато очень больно ударяюсь о твердую непаханую землю грудью и подбородком. Челюсть, только каким-то чудом через затылок не выскакивает. Если бы не плотный кляп из тряпки — лязг зубов, наверное, до французских владений долетел.

Вот же твари!

— Господа, не стреляйте! Мы сдаемся!

Да ведь это же Киржач, мать его!

Ну, какой же конченый урод-то! Да еще и тупень несусветный ко всему прочему: нашел где «господ» искать — в этом социуме только «товарищи» право на жизнь имеют.

Эх, ты ж падаль и что же я тебя тогда в степи не завалил? Ведь в полном праве был. Правду говорят — добро наказуемо. Впрочем, что уж теперь?

Слышу приближающиеся шаги и короткие, рубленные и непонятные фразы на чужом языке.

Поди, решают, что с нами делать — пристрелить на месте или все же поближе рассмотреть?

Вот смеху-то будет, если сейчас нас тупо загасят!

Я-то ладно, а вот шериф со свои товарищем — явно уйдут в иные миры весьма удивленными и очень расстроенными…

Хоть и храбрюсь в меру сил, однако на самом деле — страшно, аж жуть!

До холодного пота, мелкой дрожи и подобравшихся тестикул.

И вообще, уткнувшись мордой в землю, мне кажется, как-то вовсе уж неуютно помирать будет.

Решившись, медленно перекатываюсь сначала на бок, а потом и на спину.

В груди болит, словно молотком по ней выхватил.

Приблизившаяся четверка вражеских бойцов разделилась на пары и пока один держал на прицеле свою цель, второй вполне сноровисто обыскивал подопечного. Разумеется, предварительно разоружив его.

Киржач попытался что-то сказать, но один из корейцев очень весомо помотал головой так, что даже до недалекого мозга бывшего шерифа дошло, что ему гораздо лучше помолчать. Во всяком случае — пока о чем-нибудь не спросят.

Жестом показав на мое лежащее на земле тело, один из корейцев пошел впереди в качестве проводника. Троица остальных двинулась по бокам и позади нас, изображая конвой.

— Давай, шевели копытами, — смерив меня злобным взглядом раненного кабана, шипит экс-шериф «Форта-Полкан».

Мне очень хочется спросить: «А, может, ты меня еще покатаешь»? — но, к сожалению, тугой кляп не предоставляет подобной возможности.

— Живее, живее! — снова торопит перебежчик, — а то еще из-за тебя всех тут и положат.

— Ничего не имею против, — совершенно невнятно, все-таки мычу я, чтобы не выглядеть вовсе уж бессловесным бревном…

Киржач предсказуемо ни хрена не въехал, лишь глянул с недоумением и махнул ладонью.

Мне же стало совсем не до дискуссий, ибо идти в темноте со связанными за спиной руками — тот еще квест. Снова падать мордой в землю категорически не хочется и потому приходится сконцентрироваться на передвижении. Благо, что неб,о пусть и совсем немного, но начинает предрассветно сереть…

Метров через пятьдесят процессия миновала вражеский дозор с еще несколькими корейскими бойцами, а еще через пару сотен шагов наш «гид» внезапно нырнул в неглубокую балочку с относительно пологими склонами, так что для спуска вниз мне даже