По обе стороны горизонта - Генрих Аванесов

Однажды, глубокой осенью, вырвавшись из нескончаемого круговорота повседневных дел, я отправился отдохнуть на Кипр. Погода там была уже прохладная, но солнечная, и я коротал дни на пляже, глотая одну за другой взятые с собой книги. Вскоре я ощутил благотворное воздействие мировой литературы на свою нервную систему, вместе с которым ко мне вдруг явилась совершенно неожиданная мысль: почему бы не попробовать самому что-нибудь написать? Мысль оказалась столь острой, заманчивой и в данных обстоятельствах осуществимой, что я немедленно принялся за ее исполнение.

Добыть перо и бумагу оказалось делом нескольких минут, а писать оказалось очень легко. Ручка вцепилась в бумагу. Сюжет разворачивался сам собой, и я едва успевал прочитывать написанное, удивляясь самостоятельности своих героев. Лишь изредка прерываясь на еду и сон, я за несколько дней исписал мелким почерком около сотни страниц. Загорелым и окрыленным я вернулся домой, где был весьма холодно встречен своими домочадцами. Жена отнеслась к моему новому хобби, как если бы я ввел в дом любовницу. Дочь, прочитав пару страниц, сказала, что она воспитана на высокой классической литературе и не может тратить свое драгоценное время на непрофессионала. Терпимее всех оказался сын. Он прочел одну из первых версий романа, сделал массу ценных и бесценных замечаний, заметив при этом, что, будь у меня более простые человеческие слабости, ему было бы легче их простить.

Меня поддержали друзья, которым я показал набросок своего творения. Будучи, как и я, людьми науки, они были снисходительны в оценке художественной стороны произведения, но с интересом и энтузиазмом отнеслись к формирующимся в нем идеям. Они подвигли меня продолжить работу над романом, охарактеризовав его жанр как антинаучную фантастику с элементами наивной социальной утопии.

Закончить работу над романом оказалось много трудней, чем начать. После бесчисленных переделок и доработок в нем каждый раз обнаруживались новые досадные огрехи. Работа над ними приобретала нескончаемый характер. Надо было ставить точку, что я и сделал, решив в будущем никогда не давать сюжету рождаться на кончике пера. Наступит ли когда-нибудь это будущее, не знаю. Могу лишь заверить, что роман далеко не исчерпал фантазию автора.

Несколько слов по существу. Все, что здесь написано, есть вымысел. Все совпадения с реальной жизнью случайны. Упоминающиеся в тексте известные ученые и политики никогда не участвовали в приключениях героев романа. Не было в реальной жизни в Советском Союзе министра теневой экономики. Никто не покушался на жизнь первого Президента России Б. Н. Ельцина во время его поездки в Беловежскую Пущу, и Президент Франции Франсуа Миттеран не предупреждал его о грозящей опасности. Не было всего этого, как и вряд ли когда-нибудь наступит кризис всего человечества из-за слишком высокой производительности труда. Точно так же реальные достижения науки не обещают появления описанных в книге технологий. Нельзя заставить ценные породы рыб непрерывно производить икру. Нельзя встроить в голову человека компас. Не существует и вряд ли когда-нибудь появится подобная Интернету сеть, построенная на телепатии. Нет и не может быть людей, обладающих наследственной памятью, простирающейся на сотни поколений. Тем более нельзя с помощью этих несуществующих инструментов изучать историю. Нельзя производить зерно и мясо, в том числе мраморное, с помощью электричества из воздуха и минералов. Нельзя вырастить дом ни из зернышка, ни из саженца. Неизвестно, наступит ли время, когда скальпель хирурга уступит место электронному стимулятору регенерации органов – эликсиру жизни.

Ничего из всего перечисленного сделать нельзя, хотя иногда очень хочется, чтобы подобное стало возможным. Впрочем, в романе есть вещи, которые лучше бы никогда не стали действительностью.

И, пожалуй, самое главное. Боги не могли быть простыми смертными, как это следует из текста.

Бесспорно лишь одно, будущее очень зависимо от прошлого. Любое действие или бездействие в прошлом может самым непредсказуемым образом отобразиться в будущем. И еще, прошлое, наше прошлое, в том или ином виде может повториться в будущем. Здесь, на Земле или где-нибудь в другом месте.

Следует иметь в виду, что все изложенные в романе мысли принадлежат исключительно его героям. Автор здесь ни при чем или почти ни при чем. Да, он породил своих героев, но дальше, вырастая, они действовали сами, без его участия, как дети, становясь взрослыми, выходят из-под влияния родителей. Автору оставалось лишь отразить на бумаге их мысли, действия и поступки. Сделать это, конечно, мог только он, поскольку вымышленные герои навсегда остаются бесплотными.

Успеха, Читатель!

Снегопад, накрывший город после полудня, к вечеру усилился.

Холодный северный ветер помогал ему, основательно заметая и так давно не чищенные улицы и переулки голодного, скованного смертным страхом города. Москвичи, те, что не покинули город, сидели по домам, стараясь сохранить остатки тепла и еды и набраться сил, чтобы завтра все же выйти на улицу, кто на работу, а кто за дровами или продуктами. И все же город жил. К концу четвертого года революции он научился выживать в невыносимых условиях. Коренные москвичи уже начали забывать Москву прошлую, хлебосольную и богомольную, а пополнившие город приезжие ее такой и не знали. Для многих из них жалкие комнатушки в нарождающихся коммуналках оказались много лучше всего того, что они видели в своей прошлой жизни. Им город давал неизведанное ранее чувство комфорта и ощущение благополучия.

Одним из таких новоявленных москвичей и был Петруха Марфин. Он только что вышел из дома в Костянском переулке, куда был определен на постой, и направился на службу к Лубянской площади. Недолгий этот путь он проделывал всякий раз, проходя мимо филипповской булочной, что на Сретенке, чтобы вдохнуть сытный запах свежеиспеченного хлеба, разносившийся по всей округе из расположенной рядом пекарни. Нет, Петруха не был голоден. Перед выходом из дома он хватил добрый стакан самогона и закусил хорошим ломтем черного хлеба с луком и пайковой селедкой. Так что согретый изнутри и одетый в добротную кожанку, меховой картуз, хорошей кожи сапоги, он не чувствовал и холода. Все это давало Петрухе чувство глубокого и полного удовольствия и гордости за себя. И то правда, было ему, чем гордиться. В свои двадцать три года он был уже старым солдатом. Уйдя на фронт в 1916 году, он успел повоевать с немцами. Потом его носило по фронтам гражданской войны, а теперь вот к Москве прибился. Случай помог. Повезло. Тогда, чуть больше года назад, его рота отбила у белых обоз с оружием и продовольствием. В одной из телег обнаружилась бочка со спиртом. Что тут началось! Перепились все, кроме Петрухи. Вышло это случайно. Петруха на тот день был в самоволке. Ночевал в соседней деревне у доброй вдовушки, а когда вернулся, то бочка была уже пуста, а хутор, где ночевала пьяная рота, окружил взвод чекистов. Хорошо, Петруха шел к расположению своей роты, не таясь, в голос распевая что-то веселое. Повязали его, конечно, но вскоре освободили, а, узнав, что грамотный, предложили идти к ним служить. Роту же почти всю покосили из пулеметов.