Дети нашей улицы - Нагиб Махфуз

Перед вами история нашей улицы, а точнее, ее предания. Я был свидетелем не всех событий, а только той их части, что пришлась на мой век. Я сложил воедино все, что рассказывали, а рассказчиков было не счесть. Каждый на нашей улице пересказывает эти сюжеты либо как услышал их в кофейне рядом с домом, либо как сами истории дошли до него через поколения, но других источников, кроме этих, у меня не было. А сколько находится причин, чтобы повторять эти предания! Когда у кого-то тяжело на сердце, когда кто-то страдает от притеснений и унижения, он указывает на Большой Дом в начале улицы со стороны пустыни и с болью произносит: «Это дом нашего предка. Все мы от плоти его. Мы его законные наследники. Почему же нам суждено страдать от голода и обид?». Затем он начинает рассказывать по памяти о жизни Адхама, Габаля, Рифаа, Касема и других славных сыновей нашей улицы.

Дед наш — та еще загадка! Он прожил дольше, чем мог желать или представить себе человек, и благодаря своему долголетию стал притчей во языцех. Уже давно состарившись, он уединился в своих покоях, и с тех пор его никто не видел. Возраст деда и его затворничество будоражат умы, но здесь наверняка не обошлось без фантазий и кривотолков. Как бы там ни было, зовут его аль-Габаляуи, и наша улица носит его имя. Он хозяин этой земли, каждого кустика на ней и всех прилегающих пустынных наделов, сдаваемых в аренду. Однажды я слышал, как кто-то говорил о нем: «От него пошла наша улица, а от нашей улицы Египет — Мать мира. Он жил здесь один, когда еще на этом месте была голая пустыня. Затем он завладел ею силой, воспользовавшись расположением тогдашнего наместника. Редко рождается человек такой мощи и характера, что звери дрожат от страха при одном упоминании его имени». Другой рассказывал: «Он был и правда крут. Но не как остальные. Никогда не брал дань силой, не хвалился своим имением, был милостив к слабым». По прошествии времени нашлись и те, кто отзывался о нем плохо, несмотря на его положение и могущество. Но так уж устроен мир!

Сегодня, как и раньше, я вижу, что рассказ о нем вызывает живой интерес. Это не раз заставляло меня прогуливаться вокруг Большого Дома в надежде удостоиться взгляда деда, но напрасно. А сколько раз я стоял перед огромной дверью, над которой висело чучело крокодила! Как часто я сидел в пустыне аль-Мукаттам вблизи глухой стены, окружавшей Дом, но увидеть я смог только верхушки тутовника, смоковниц и пальм, растущих вокруг Дома, да закрытые окна, за которыми не было признаков жизни. Разве это не трагедия и для него, и для нас — иметь такого деда и не видеться с ним? Не странно ли, что он скрывается в просторном особняке, а мы живем на помойке? Если вы спросите, как он, да и мы, дошли до такой жизни, то непременно услышите истории, в которых встречаются имена Адхама, Габаля, Рифаа и Касема, но в ответ не получите ничего вразумительного. Как я уже сказал, с тех пор как он заперся в доме, его никто не видел. Но этот факт никого не волновал, больше интересовались его имуществом и пресловутыми десятью условиями его завещания. С момента основания нашей улицы начались распри, которые накалялись с каждым поколением вплоть до сегодняшнего дня, а завтра станет еще хуже. Поэтому упоминание о родстве, связывающем жителей улицы, вызывает лишь горькую усмешку. Однако по сей день мы остаемся одной семьей, в которую чужому не войти. Каждый из нас знает всех мужчин и женщин улицы. И несмотря на это, такой яростной вражды нет ни в каком другом месте. Никакие разногласия не разъединяют людей так, как наши. А любое доброе начинание встречает сопротивление десятка бандитов, размахивающих дубинками и готовых броситься в драку. Так что народ привык покупать себе спокойствие деньгами, а безопасность заслуживать подчинением и покорностью. За малейшую провинность на словах или в поступках или даже за подобную мысль, отразившуюся на лице, нас настигает суровое наказание. И самое удивительное, что люди в ближайших от нас кварталах, таких как аль-Атуф, Кафар аль-Загари, аль-Дарраса, аль-Хусейния, завидуют нашим владениям и нашим суровым мужчинам. «Вот счастливцы! — говорят они. — У них и земли богатые, и мужчины богатыри». Все это верно. Только им неведомо, что мы стали нищими, как попрошайки, живем на помойках среди мух и вшей, довольствуемся крохами и ходим в рванье. Они видят, как наши мужчины бьют себя в грудь с гордостью, и это вызывает у них восхищение, но они забывают, что когда мужчины так поступают, нам ничего не остается, как подойти к Большому Дому и произнести сквозь боль и печаль: «Здесь живет аль-Габаляуи, владелец земли. Он наш дед, а мы его внуки».

Я стал свидетелем последних лет жизни нашей улицы. На моих глазах произошли события, виновником которых стал любимый сын улицы Арафа. Заслуга того, что я смог изложить на бумаге историю улицы, принадлежит одному из его приятелей, который однажды обратился ко мне: «Ты один из немногих, кто умеет писать. Почему бы тебе не записать предания нашей улицы?.. Их рассказывают беспорядочно и каждый на свой лад, в зависимости от пристрастий. Будет полезнее, если ты соберешь их в одно целое. Так будет интереснее. А я расскажу тебе все новости и тайны, которых ты еще не знаешь». И я приступил к выполнению этой задачи, с одной стороны, убежденный в значительности нашей истории, а с другой — исполненный любви к тем, кто ее творил. Я был первым на нашей улице, кто превратил писательство в ремесло, вопреки всем насмешкам и презрению, которые оно навлекало на меня. Моей обязанностью было записывать петиции и жалобы нуждающихся и обиженных. Но несмотря на многочисленность просителей нашей улицы, потоком приходивших ко мне, моя работа не сделала меня выше этих нищих. Зато я узнал столько людских тайн и печалей, что они сдавливают мне грудь и болью отдаются в сердце. Однако стоп! Я пишу не о себе и не о своих бедах, которые ничто по сравнению с трагедиями улицы. Наша удивительная улица с ее невероятными событиями. Как она создавалась? Что здесь происходило? И кто они, сыновья нашей улицы?

Место, где пролегла улица, было пустошью, продолжением пустыни, которая брала начало у подножия аль-Мукаттама и уходила за горизонт. Здесь не было ничего, кроме Большого Дома, воздвигнутого аль-Габаляуи будто для того, чтобы бросить вызов страху, одиночеству и бандитам. Высокая толстая стена дома огораживала большой надел земли, в западной части которого был разбит сад, а в восточной построен трехэтажный дом. И вот однажды владелец всего этого пригласил своих сыновей в нижний зал, откуда открывался выход в сад. Все его дети — Идрис, Аббас, Радван, Джалиль и Адхам — пришли в шелковых галабеях[1]и встали перед ним, не смея из почтения взглянуть на него, разве что украдкой. Он приказал им сесть, и они опустились вокруг него. Отец быстро бросил на них острый, как у орла, взгляд, затем встал и направился в сторону сада. На пороге у громадной двери он застыл и вгляделся куда-то вглубь, где густо росли деревья тутовника, смоковницы и пальмы, обвитые лавсонией[2]и жасмином, а в их ветвях чирикали птицы. Сад гудел, наполненный пением, в то время как в зале зависла тишина. Братьям даже почудилось, что владелец забыл про них. Исполинского роста, с широкими плечами, он казался сверхчеловеком, спустившимся с другой планеты. Они вопрошающе переглянулись. Он был хозяином положения, и им не давало покоя, что они были ничто по сравнению с ним, с его властью на этой части земли. Он обернулся к ним, не сходя с места, и произнес уверенным глубоким голосом, отдавшимся эхом в углах зала со шторами и коврами на высоких стенах: