Этим вечером я буду неотразима. Не все француженки парижанки - Лора Ватрен

Ну и намучились же мы с ними. Мы чуть было не забросили наше «рукоделие», но потом, по мере продвижения по нашему пути, мы постигли скрытые, почти герметичные и, несмотря на это, многочисленные правила местного птичьего двора. И мы решили не отклоняться от них ни на йоту. Это было нелегко, особенно когда спускаешься с планеты под названием Нью-Йорк.

Путешествуя по миру, мы исследовали множество курятников, и теперь пришло время высадиться на берегах Сены. Мы вняли призыву Парижа, призыву, перед которым невозможно устоять. Мы примчались при полном параде, чтобы пощупать пульс, послушать сердце (Богу известно, что у них есть сердце) парижанок. Порождаемые ими фантазии превосходят самое смелое воображение. О них очень хорошо сказала Амели Нотомб:[1] «Парижанка – это легенда, и она живет дольше, чем другие женщины, быть может, даже вечность».

После нескольких месяцев блужданий мы в конце концов поняли, что, как и их город, парижанки заслуживают самого пристального нашего внимания. Почему они афишируют свою доступность, в то время как умеют разжечь страсть и заставить себя желать?

Единственное, чего парижанки не переносят, так это неверности. Требование, которое они предъявляют не только к любовным, но и любым другим отношениям, будь то с их поставщиком сыра, фармацевтом, продавцом газет и всем городом в целом.

Они проводят время, ругая на чем свет стоит свою столицу, но будьте бдительны: только парижанки обладают подобной прерогативой, они не терпят, когда другие не любят их город. Только они имеют право подвергать его критике. Погрузившись в эти бурные водовороты, мы слегка присмирели, но нам не потребовалось много времени, чтобы вновь обрести наши культурные атавизмы. Вечно недовольные, фрондирующие, непокорные, мятежные. Мы испытали неописуемое, ни с чем не сравнимое счастье, когда проникли на птичий двор прекрасных парижских цыпочек.

«Атмосфера, атмосфера, я что, похожа на атмосферу?»[2] С тех самых пор, как она произнесла эту фразу, перед Арлетти преклоняются не меньше, чем перед Папой Римским. Великая спорщица, за словом в карман не лезет, чувствительная, обидчивая. Если вы решитесь перейти дорогу парижанке, то это на ваш собственный страх и риск. Все, о чем мы тут пишем, может быть вполне отнесено и к парижанам. Но так как нашей целью все-таки являются цыпочки, простите, господа, вам придется подождать, настанет и ваш черед.

Любому иностранцу, прибывшему с визитом в Париж, потребуется не менее недели, чтобы свыкнуться с ритмом города. Здесь переходят улицу не по переходу, а где вздумается и на зеленый свет (для машин), и осыпают бранью водителя, набравшегося смелости не уступить вам дорогу. Толкаются, когда садятся в автобус и выходят из него. На улицах задевают прохожих своими огромными сумками, похожими на баулы, ставшими модными в этом сезоне. На нью-йоркских тротуарах шириной в двенадцать метров есть где развернуться с вашей дамской сумочкой гигантского размера, но попробуйте протиснуться с такой же котомкой по улице Руа-де-Сисиль – нет сомнения в том, что вы собьете с ног не менее трех прохожих. И в подтверждение наших слов пройдитесь по этой улице: уму непостижимо, сколько препятствий вы можете встретить у себя на пути. Вам придется протискиваться между остановками автобусов, газетными киосками (считается, что французская пресса на последнем издыхании, но для чего же тогда столько продавцов газет и журналов?), стойками с велосипедами и террасами кафе. Настоящий бег по пересеченной местности.

О, эти террасы кафе! Сплошной обман, ведь это никакая не терраса, а кусок тротуара, отхваченный у прохожих, по которому они могли бы свободно перемещаться. И однажды, когда вам придется пробираться мелкими перебежками ко входу в метро, вы обязательно натолкнетесь на рагу из ягнятины, прямиком летящее из вытянутой руки официанта к своему получателю. Согласитесь, когда торопишься в метро, не слишком приятно, когда в тебя на полном ходу врезается блюдо с ягненком или телячья рулька. (Но мы отклонились от цели нашего повествования, а может быть, просто ворчим по-парижски?)

Главное, что мы хотим уяснить для себя, так это то, почему парижанки вечно чем-то недовольны и ворчливы. Видите ли, жительницы Нью-Йорка гораздо понятнее и прозрачнее в выражении своего недовольства. Сочным “fuck you” они быстро урегулируют ситуацию, и потом все пойдет как по маслу. Парижская цыпочка несравненно сложнее. Она будет ворчать, разразится бранью, будет метать гром и молнии и в конце концов так или иначе тоже добьется своего. Но пусть те, кто упрекают ее в несоблюдении приличий, побывают в Греции. И именно поэтому она живет не в Афинах, а в Париже. Впрочем, она лишена хитрости и довольно откровенна. Вдруг – раз, и полилась высокопарная речь. Скажем, что она извлекает для себя максимум из того, что можно сделать. И когда она совершает поступок, не вписывающийся в рамки существующих условностей, у нее всегда есть для этого основания. Так, она возьмет велиб[3] на первые двадцать девять бесплатных минут, потом остановится по истечении этого времени, поставит его в стройку и возьмет другой. Потому что это ведь так здорово, это такое искушение, хотя экономишь всего 1 евро. Она делает это ради куража, это для нее своего рода спорт. И, в конце концов, имеет значение только поступок.

Парижские цыпочки с полным основанием полагают, что они обладают всеми возможными правами: они отрубили головы своим королю и королеве, исправно платят налоги, и поэтому, честно исполняя свой долг, они имеют право быть недовольными и раздражаться. Они ворчат по поводу и без повода, они раздражаются, потому что идет дождь, потому что жарко или холодно, они ворчат, когда все магазины открыты или закрыты. Они недовольны, когда ломается эскалатор, когда зависает Интернет, когда нет сообщений на их мобильнике. Они возмущаются до глубины души, если им не удалось посмотреть последнюю серию «Новой звезды». Им не нравится, что сегодня воскресенье или понедельник. У них даже есть подходящее к случаю выражение: «у меня вечерняя воскресная хандра», за которым следует еще один перл: «дела нормально, как в понедельник». Они негодуют по поводу своих соседей, вроде одной нашей подруги, которая сообщила, как отрезала: «В моем квартале родилось пятнадцать младенцев». Мы, растроганные этим фактом, с увлажнившимися глазами, спросили, не должны ли мы быстренько пробежаться по магазинам, чтобы купить совместный подарок, а также поинтересовались, чем же вызвано такое повышение рождаемости. Она тут же охладила наш пыл: «Орут дни и ночи напролет. Если моих детей здесь нет, то чужих я терпеть не собираюсь!»