Аттракцион любви - Розалинда Лейкер

Посвящается Инге, Сьюзен, Иену, Полу, Нэнси, Дженни и Дэну.

Всем им я обязана очень многим.

Сидя одна в вагоне первого класса, Лизетт напряженно всматривалась в знакомые очертания вокзала Виктория. Она возвращалась в Лондон после очередной поездки во Францию. Ей было уже под сорок, но тонкие черты ее лица прекрасно сохранились. Крупный чувственный рот, хотя и не модный в то время, когда кинодива ассоциировалась с ярко накрашенными губами, вовсе не портил ее и не мешал карьере. Ее сдержанность, утонченность и умение скрывать свои эмоции, внешняя невозмутимость – ничто не выдавало глубочайшего тревожного чувства, терзавшего в этот момент ее душу.

Когда поезд остановился, Лизетт с тяжелым вздохом поднялась, собрала в кулак всю свою волю, готовая ко всему, что ее ожидало. Выйдя из вагона, она оказалась в вокзальной толчее. Мимо прошагал носильщик, толкая тележку.

– Подвезти ваши вещи, леди?

Она отрицательно покачала головой.

– Спасибо. У меня нет багажа.

Поскольку она владела домами в Англии и Франции, у нее не было надобности возить багаж туда и сюда, не считая, разумеется, тех вещей, которые она приобретала в модных парижских салонах Пакена или Ворта – двух ее любимых кутюрье. Лизетт признавала лишь высокую моду. В этот раз, получив срочное сообщение, она ни на один день не могла откладывать свой отъезд. Более того, она боялась опоздать, чтобы не оказаться бессильной перед нависшей над ней угрозой.

Стоял теплый июньский вечер. Было светло, и лучи солнца еще играли на крышах домов и остроконечных городских башен. Никто не ожидал ее приезда, а потому и не встречал на вокзале. Лизетт прошла к стоянке такси под любопытными взглядами окружающих, привлеченных ее элегантностью и парижским шиком. На Лизетт был костюм, сшитый по последней моде сезона 1914 года. Несмотря на то, что длина юбки по-прежнему доходила до лодыжки, его изысканный, совершенно новый покрой идеально подходил к ее стройной фигуре. Приталенный жакет из бархата кремового цвета прекрасно гармонировал с цветом ее юбки и пышными белокурыми волосами. Ансамбль дополняла шляпа с лентами и чайной розой из шелка. Лизетт почти не замечала направленных на нее взглядов прохожих, выражавших целую гамму чувств – от удивления до откровенного восхищения. Сегодня Лизетт очень спешила.

Она взяла такси и, усевшись на заднее сиденье, закрыла глаза, дрожа от страха перед грядущим испытанием. Лизетт знала только одно: она будет до конца бороться за свое счастье, что бы ей ни предстояло выдержать. Она чувствовала такое же отчаяние и бессилие, как в детстве, когда ей, одиннадцатилетней девочке, казалось, что мир вокруг нее рухнул. События того дня были живы в ее памяти, будто это произошло только вчера: ранним утром она так же покидала Лион, как это было в далеком детстве.

В тот мрачный день после похорон бабушки она, в полном оцепенении, с бледным, окаменевшем от горя лицом, сидела за поминальным столом, чувствуя, как почти задыхается от окружающей черноты одетых в траур гостей. Лизетт не знала, как пережить утрату самого близкого ей человека, которого она любила больше всех на свете. Кто-то вдруг протянул ей кусочек торта и ободряюще сказал:

– Съешь что-нибудь, Лизетт. Нельзя изводить себя голодом. Твоя покойная бабушка не одобрила бы этого.

С отсутствующим взглядом Лизетт смотрела на вишенки в креме. Сдерживая слезы и тихо всхлипывая, она отодвинула торт и, спрыгнув со стула, со скоростью молодой ящерицы выбежала из комнаты. Другой гость, мсье Люмьер, укоризненно покачал головой. Шепнув что-то на ухо своей супруге, он тоже поднялся и вышел вслед за Лизетт. Девочка выскочила через стеклянную дверь, ведущую в сад, оставив ее открытой настежь.

Мсье Люмьер нашел ее лежащей лицом вниз на лужайке под деревом. Лизетт безутешно рыдала. Склонившись над девочкой, он сел на траву рядом с ней. С нежностью, глядя на нее через пенсне, он достал из кармана свежий носовой платок и протянул его Лизетт. Она машинально схватила платок и прижала его к заплаканным глазам.

– Мерси, – пробормотала она жалобно.

Антуан Люмьер терпеливо ждал, когда она успокоится. Будучи счастливым семьянином, отцом двух на редкость одаренных старших сыновей и одного младшего, а также трех обожаемых дочерей, он искренне сочувствовал всем детям, лишенным их естественного права на достойную семейную жизнь. Бабушка Лизетт, овдовевшая мадам Декур, дала девочке все, что могла, и обеспечила ее будущее, стараясь восполнить недостаток внимания со стороны своего сына, отца Лизетт, не проявлявшего особой заботы о ребенке после смерти жены, умершей при родах. И вот жизнь нанесла Лизетт новый удар – отняла у нее единственного человека, любившего ее без памяти, бабушку, которая тихо скончалась во сне.

Лизетт знала, кто сейчас рядом с ней. От носового платка, протянутого ей мсье Люмьером, исходил приятный аромат дорогих мужских духов с легким привкусом кубинских сигар. Антуан Люмьер, знаменитый лионский фотограф, часто снимал ее еще ребенком в своей студии на улице де ла Бер. Кроме того, он создал фабрику по производству фотопластинок, пользующихся спросом во всем мире, и весьма преуспел в этом деле. Он отличался большой добротой, заботился о благосостоянии своих рабочих и даже ввел новую; выгодную для них систему накоплений. Бабушка Лизетт всегда высоко отзывалась о нем, хотя считала, что его сыновья – при всех их выдающихся научных способностях и достижениях – совершенно равнодушны к отцовскому бизнесу.

Бабушка знала Люмьеров со времени их появления в Лионе, куда они переселились из Восточной Франции. Это была удивительно музыкальная семья, и приглашение посетить их дом всегда считалось событием. Там царила веселая и непринужденная атмосфера, и тон ей задавала мадам Жанна-Жозефина Люмьер, элегантная дама с лучезарной улыбкой, которая любила устраивать импровизированные домашние концерты. Лизетт чувствовала, как ей будет не хватать этих вечеров, но внутренне готовилась к тому, чтобы расстаться со всем, что было ей дорого. Скоро она покинет Лион вместе с отцом, которого знала лишь по его редким посещениям бабушкиного дома.

Лизетт медленно встала и, подняв заплаканные фиолетовые глаза (они были именно фиолетовые, а не просто синие), увидела мсье Люмьера, смотревшего на нее из-под пенсне. У него были великолепные черные усы и ухоженные темные волосы.

Лизетт с трудом выговаривала слова:

– Я не хочу уезжать отсюда. Я не хочу ехать с отцом, когда он закончит все похоронные дела. Знаю, что бабушка завещала этот дом мне, но никто меня не слушает, когда я говорю, что хочу остаться здесь. За мной могла бы присматривать мадам Карме, наша экономка, и я смогла бы учиться дальше в своей школе.

Тяжело вздохнув, Люмьер покачал головой.

– Мадам Карме останется, пока не опечатают дом. Не забывай, Лизетт, дом может перейти к тебе только тогда, когда тебе исполнится двадцать один год, или раньше, если ты выйдешь замуж. А мадам Карме слишком стара, чтобы взять на себя такую ответственность. Кроме того, твоя бабушка выделила ей хорошую долю наследства – за верную и долгую службу, так что она может безбедно жить до конца своих дней. А если даже кого-то возьмут вместо нее, подумай только, как тебе будет одиноко и неуютно в доме с чужим человеком, без бабушки, с которой ты была так счастлива.