Королева легионов Афины - Филип Гриффин

— А-а-а-а-а! — раздался испуганный крик девочки.

Из-за приоткрывшегося занавеса на нее в упор смотрела немыслимо жуткая голова мертвой женщины с ярко-рыжими волосами.

Напуганный криком, гость из Кельна выронил мешок, в котором принес этот страшный предмет. Мешковина спала, полностью обнажив высохшую маску лица. Темные впадины глазниц пронзительно и как бы всевидяще уставились прямо на девочку.

— А-а-а! — снова закричала она и в поисках защиты вцепилась в рукав брата.

— Молодая леди, подойдите ко мне немедленно! — сердито приказала их мать. Она казалась непривычно маленькой рядом с закутанным в одежды незнакомцем. — Как давно вы тут прячетесь? И вы выходите, молодой человек! Я знаю, что вы тоже там! — Взгляд женщины, направленный на тени, затаившиеся позади занавеса, метал молнии. — Вы что, подслушивали? Что вы слышали?

Все еще всхлипывая, девочка бросилась из своего укрытия к матери, ища у нее утешение и защиту. Следом медленно вышел и старший брат, не в силах оторвать глаз от чудовищного предмета на столе.

— Кто же эти молодые люди, Кордула? — тихо спросил гость после того, как утихли всхлипывания девочки. Он оказался обладателем хорошо поставленного голоса и сильного акцента, но при этом говорил мягко и доброжелательно.

— О, прошу прощения, Ваша Милость, — Кордула легонько подтолкнула детей вперед, чтобы представить их гостю. Ей пришлось наградить обоих легкими подзатыльниками, отвлекая от рассматривания головы. — Дети, это епископ Клематий Кельнский. Ваша Милость, это…

— Особенный молодой человек, — перебил ее Клематий, — один из двоих живущих на британской земле свидетелей мученической смерти лучших представителей нашей епархии. Правда, тогда он был совсем мал.

Мальчик принужденно поклонился. Епископ поклонился в ответ с подчеркнутым уважением. Потом он положил руки мальчику на плечи.

— Расскажи мне, юноша, о том, что так меня интересует, — он пристально всмотрелся в глаза ребенка. — Ты что-нибудь помнишь об этом дне? Хоть что-нибудь?

Мальчик вопросительно взглянул на мать. Кордула, в свою очередь, пристально и настороженно смотрела на епископа и сына. Ее лицо, несмотря на морщинки, отметины прожитых лет и хлопот материнства, все еще не утратило моложавой свежести. А взгляд по-прежнему ясных глаз не растерял былой пытливости. Темно-русые полосы, в которых теперь поблескивала седина, были убраны в благообразные косы, но в любую минуту грозили вырваться на свободу и каскадом рассыпаться по плечам, навстречу свободному ветру, как это случалось много лет назад.

Нехотя покоряясь неизбежному, она кивнула сыну, разрешая ему ответить на вопрос.

— Да, Ваша Милость… помню, — неуверенно произнес мальчик. — Я помню, как что-то белое и красивое медленно задыхалось под натиском чего-то черного и уродливого. Как будто… будто черное пожирало белое. Но больше всего мне запомнились… — Он замолчал и снова посмотрел на мать, словно не мог решить, говорить ли ему дальше. Епископ тоже посмотрел на Кордулу и вместе с мальчиком успел заметить промелькнувшее в ее глазах выражение муки.

— Продолжай, — мягко сказал Клематий. Поддержка епископа придала мальчику уверенности, и, когда он снова заговорил, его голос звучал уже тверже.

— Больше всего мне запомнились звуки, Ваша Милость. Я помню плач, который раздавался отовсюду. А еще я помню, как кричала мама. Но ярче всего запомнился клекот птицы — наверное, это был ястреб. Он летал прямо над моей головой.

— Невероятно! — Епископ выпрямился и обратился к небесам. — Благодаренье Богу за то, что Он наградил тебя такой памятью! — Он посмотрел на мальчика с такой теплой улыбкой, что тот не смог не улыбнуться в ответ. — Сын мой, Господь наградил твой младенческий разум таким даром, чтобы ты смог запомнить то, что никогда не должно быть предано забвению.

Затем, с еще более широкой улыбкой, Клематий повернулся к девочке.

— А ты, должно быть, прелестная Бриттола, названная в честь одной из самых почитаемых мучениц?

Бриттоле не нужно было повторять приглашения, и она, выступив из-за спины матери, смело протянула епископу руку.

Клематий с трудом подавил улыбку и наклонился, чтобы поцеловать маленькую ручку с надлежащей торжественностью и серьезностью.

— Прошу прощения, если… если предмет нашего важного разговора напугал вас. Я знаю, детка, что он выглядит ужасно. И когда-то, давным-давно, в нем действительно была живая сила. Но теперь, после смерти, ее там нет. Никакой, поверь мне, и этому предмету совершенно нечем вам угрожать.

— В жизни предостаточно и других, более неприглядных явлений, Ваша Милость, — твердо сказала Кордула. — Рано или поздно им придется к этому привыкнуть. — Она положила руки на плечи детям и развернула их к себе. — Я думала, что вы будете сегодня играть во дворе. Но теперь, раз уж так сложилось, вы можете остаться. Я хочу, чтобы вы вели себя хорошо и помалкивали. У Его Милости мало времени, а нам еще надо многое обсудить. Вам понятно?

— Да, мама, — ответили дети в один голос.

Мальчик взял сестру за руку и послушно повел в другой конец комнаты.

Кордула и Клематий торжественно подошли к столу. Оба в полном молчании внимательно рассматривали лежащую на столе голову. Детям, сгоравшим от нетерпения, показалось, что тишина тянулась целую вечность. Епископ держался невозмутимо.

Однако Кордуле было далеко до епископского спокойствия. Ее ладони вспотели, а мысли, одна за другой, лихорадочно бились в ее голове.

«Что, если это она? О, как бы мне хотелось… Только бы это была не она! Она мне здесь не нужна! Не сейчас. Не при детях… Но если это все-таки она, то, может, теперь, после всех этих лет, она, наконец, обретет покой… Может, его смогу обрести и я».

Кордула вопросительно посмотрела на епископа. Тот ободряюще кивнул, предлагая ей начать.

Она бросила взгляд на детей, заставив себя улыбнуться.

«О, как же ты жестока, мучительница Судьба! Какую страшную загадку ты мне загадала! Сейчас я вижу перед собой саму Жизнь… и Смерть. И обе пристально смотрят мне в глаза. Они вместе, хотя должны быть как можно дальше друг от друга».

Кордула вздохнула и перевела взгляд на стол. Когда она протянула руки и взяла голову, Бриттола застонала от отвращения. Быстрый предостерегающий взгляд Кордулы тут же заставил девочку замолчать.

Женщина замерла и закрыла глаза.

«Что, если это действительно она? Или еще хуже: что, если волосы были выкрашены? Что, если корни этих ярко-рыжих волос окажутся белыми?»

Она почувствовала, как ее собственные волосы зашевелились: ночные кошмары, которые она уже успела позабыть, снова всплыли перед глазами. Марширующие войска и переселение целых народов, калейдоскоп единичных стычек и стратегических схем, бешеных скачек и нескончаемых путешествий, рева чудовищных штормов и грохота барабанов. Но страшнее всего были они — гунны!