Арчер будет молчать - Мия Шеридан

* * *

Кентавры всегда отличались воинственностью, злобностью, пьянством и буйством. Только один кентавр Хирон был не таким, как прочие его сородичи. Он жил на древней горе Пелион. Его называли Добрым Кентавром и Раненым Целителем. В отличие от других кентавров он был мудрым, тихим и справедливым.

К несчастью, сражаясь с другими кентаврами, Геракл ранил своего друга Хирона отравленной стрелой. Хирон был бессмертным и не мог найти в смерти облегчения от неизлечимой раны. Он был обречен на жизнь в боли и муках.

Однажды Хирон встретил Прометея, также обреченного богами на вечные муки. Он был прикован к скале, куда каждое утро прилетал орел и выклевывал печень Прометея. К вечеру печень отрастала, и на другое утро пытка повторялась.

Хирон предложил пожертвовать свою жизнь за жизнь Прометея и тем самым освободить их обоих от вечных мучений. И тут же Хирон рухнул мертвым у ног Прометея. Но за его мудрость и доброту Зевс решил взять его на небо в виде созвездия Стрельца[1], чтобы все могли вечно любоваться его красотой.

Рана Хирона олицетворяет преобразующую силу страданий. Того, как чья-то боль, физическая и душевная, может стать источником моральной и духовной силы.

– Держись за мою руку, я спасу тебя! – сказал я тихо-тихо. Дюк протянул руку индейцу Змеиный глаз, вертолет медленно поднимался в воздух. Я старался играть как можно тише, потому что избитая мама спала у себя в комнате, и я боялся ее разбудить. Она разрешила мне смотреть мультики у себя в кровати, но я увидел, что она заснула, и спустился вниз играть в солдатиков. Вертолет приземлился, и мои солдаты забежали под стул в укрытие. Накрытый полотенцем стул был частью подземного бункера. Я взял вертолет, и он снова поднялся в воздух со звуком вуп-вуп-вуп. Вот бы щелкнуть пальцами и превратить вертолет в настоящий! Тогда бы я взял маму с собой и улетел отсюда вместе с ней. Подальше от НЕГО, от избиений, заплывших глаз и криков, неважно куда, подальше…

Я заполз обратно в бункер и через несколько минут услышал тяжелые шаги в прихожей. Шаги направлялись через холл по коридору ко мне. Я выглянул из бункера и увидел начищенные ботинки и штанины с кантами – часть полицейской формы.

Я выбрался из бункера как можно быстрее.

– Дядя Коннор! – и бросился к нему, стараясь не задеть сторону с пистолетом и полицейским фонариком.

– Привет, парень! – сказал он, наклоняясь и крепко обнимая меня. – Как поживает мой герой-спасатель?

– Хорошо! Смотри, какое подземное укрепление я построил! – сказал я, отклонившись и показывая через плечо на конструкцию из мебели, диванных валиков, одеял и полотенец. – Классно получилось.

– Вижу, молодец. Трудно представить крепость неприступней! – Он подмигнул и улыбнулся еще шире.

– Поиграешь со мной? – спросил я, улыбаясь в ответ.

Он взъерошил мне волосы.

– Не сейчас, дружок. Потом, ладно? Где мама?

Я почувствовал, как с лица пропадает улыбка.

– Она… чувствует себя не очень. Прилегла сейчас.

Я заглянул в золотисто-карие глаза дяди Коннора. Его лицо напомнило мне небо перед штормом – потемневшее и страшное. Я слегка отстранился, но глаза дяди Коннора просветлели, и он снова крепко обнял меня.

– Все хорошо, Арчер, все нормально. – Он усадил меня перед собой, взяв за руки, и улыбнулся. Я улыбнулся в ответ. – Ты знаешь, что у тебя мамина улыбка?

Я улыбнулся еще шире. Я обожал мамину улыбку – теплую, веселую. При взгляде на нее я знал, что меня любят.

– Но я похож на папу. – Все всегда говорили, что я вылитый Хейл.

Он пристально глядел на меня с минуту, как если бы хотел что-то сказать, но передумал.

– Ну так это хорошо. Твой папа красив, как черт… – Он улыбнулся, но лицом, не глазами.

Я глядел на дядю Коннора, изо всех сил желая быть похожим на него.

Мама как-то сказала, что в жизни не встречала мужчины красивее. Но после этого она застыдилась. Наверное, потому, что он не мой папа. Кроме того, он полицейский, настоящий герой. Вырасту, буду как дядя Коннор.

Он поднялся на ноги, взъерошив мне волосы.

– Пойду проверю, не проснулась ли мама. Поиграй пока в солдатиков, я спущусь через минутку, ладно?

– Ладно, – ответил я.

Он снова взъерошил мне волосы и пошел к лестнице. Я подождал немного и тихо пошел за ним. Я подымался, стараясь, чтобы ни одна ступенька не скрипнула, и для этого сильнее опирался на перила. Я знал, как быть тихим. Это было важно – уметь не шуметь в этом доме.

Поднявшись по лестнице, я подошел к двери в мамину комнату и прислушался. В двери была щелка, и этого было достаточно.

– Да я в порядке, правда, Коннор, – говорила мама.

– Ты не в порядке, Алисса, – прошипел он, и под конец его голос сорвался так, что я испугался. – Господи. Я хочу убить его. С меня хватит, Лис. Мне надоела эта игра в жертву. Ты можешь думать, что ты это заслужила, но Арчер. Не. Заслужил, – произнес он, выплевывая каждое из последних трех слов так, что я представил, как замерла его челюсть. Я видел, как это бывало. Особенно если рядом был мой папа.

Больше я несколько минут ничего не слышал, кроме маминого тихого плача, а потом дядя Коннор снова заговорил. На этот раз его голос был странным, совсем без выражения.

– Хочешь знать, где он сейчас? Он вышел из бара и пошел домой с Патти Нельсон. Он трижды оттрахал ее с воскресенья в ее трейлере. Я проезжал мимо, и это было слышно даже в машине.

– Господи, Коннор, – сказала мама сдавленным голосом. – Ты хочешь сделать мне еще хуже?

– Нет! – зарычал он так, что я подскочил. – Нет, – сказал он уже тише. – Я стараюсь, чтобы ты поняла, что хватит. Хватит. Если ты считаешь, что должна быть наказана, то ты уже наказана. Как ты сама не видишь? Ты никогда не была права, думая так, но ради твоего спокойствия, давай скажем – ты уже наказана, Лис. И уже давно. А теперь мы все за это расплачиваемся. Господи. Да ты знаешь, что я чувствую, когда слышу звуки из этого трейлера? Я хочу ворваться туда и вышибить из него дух за то, что он издевается над тобой и оскорбляет тебя. Главное, я, казалось бы, должен радоваться, что он нашел себе кого-то, кроме тебя, женщины, которая так чертовски глубоко сидит во мне, что я даже гвоздодером тебя оттуда бы не выдрал. Но вместо этого я огорчаюсь. Огорчаюсь, Лис. Что он плохо к тебе относится, хотя если бы он относился к тебе как положено, я никогда бы не смог подойти к тебе.