Механик ее величества - Валерий Иващенко

"В тридевятом царстве, в тридесятом государстве… Боже, и какую только ерунду не выдумают господа сочинители, дабы заплести мозги бедному читателю! Нет, на самом деле это происходило вовсе не в царстве. А началось даже не в тридесятом, а самом лучшем и первом для меня государстве. Пусть оно и не совсем таково, как было на самом деле - да и вышло вроде как и не совсем в наше время. А всё же - это было"

Я проснулся сразу. Резко и свежо вынырнул в реальность, словно из-под мутноватой толщи воды. Сна как ни бывало ни в одном глазу, и я в недоумении осмотрелся, недоумевая - какого чёрта проснулся среди ночи? В полутёмной, едва озарённой светом луны и фонаря на углу, комнате вроде бы ничего такого не происходило.

Вовка сладко сопел в своей постели, и лишь едва пошевелился, когда я подошёл и осторожно поправил на нём лёгкое одеяло. Вовка… совсем ещё пацан. А уже сирота.

Впрочем, такой же, как и я. С одной лишь разницей - я, Александр Найдёнов, сын полка (вернее, эскадрильи) и старлей, уже проторил небольшую стёжку в этой жизни, и кое-чего добился. Конечно, старший механик одного из авиаполков, входящих во внешнее кольцо ПВО Московского военного округа, это не ахти что. Но для двадцатипятилетнего сироты, согласитесь, это не так уж и дурно. Зато Вовка…

Опять сбежал, сорванец, и опять прибежал ко мне! Пришлось вновь выдержать нелёгкий разговор по телефону с МарьНиколавной, заведующей районным детдомом, и вновь до утра приютить мальца на раскладушке. Однокомнатка в приаэродромном доме офицеров это не ахти какая роскошь, вестимо - но мне хватает. А Вовка особо не стеснит. Тем более, что постоянной подругой жизни я как-то ещё не обзавёлся.

Год назад, когда экскурсия из трёх десятков испуганными птенцами смотрящих во все стороны сирот прибыла к нам, я и познакомился с худощавым, нескладным парнишкой. Показал наше хозяйство, поводил по недоступным для прочих кулуарам авиаполка, пропитанных сладковатыми запахами масла и авиационного керосина. И даже, посадив на плечо, разрешил потрогать разгорячённый полётом винт только что севшей "аннушки". Когда Вовка затем неохотно съехал на пыльные плиты полосы и я взглянул в его побледневшее от радости лицо, вы знаете - на миг защемило сердце. Наверное, я выглядел так же наивно-восторженно, когда Батя - Палываныч Чередниченко (между прочим - герой Союза) впервые привёл меня сюда…

Тихо вздохнув и отогнав воспоминания, легонько глажу Вовку по коротко стриженой белобрысой макушке. Спи, малец - лётчики своих в обиду не дают.

Парнишка что-то шепнул во сне, перевернулся набок, и в слабом свете с улицы на лицо его выплыла несмелая, робкая улыбка.

А я отхожу к окну и плотнее задёргиваю лёгкую ситцевую занавеску. Пол-второго. Чтобы знать это, мне нет надобности смотреть на подаренные Батей "командирские" или на ходики на стене. Моё ухо различает в усталом гуле заходящей на посадку СУшки некое едва заметное дребезжание. Это ж полста седьмой, с дежурства вернулся и строго по графику - и опять Афанасьев что-то с впрыском намудрил…

Расположенный рядом, за леском из тощих осин и берёз, аэродром жил своей таинственной, круглосуточной и непонятной посторонним жизнью. Ну, раз всё в порядке и спать неохота… я впотьмах нащупываю в кармане мятую пачку "Стюардессы" и на цыпочках крадусь через коридор к крохотному, невесть зачем выходящему именно сюда балкону.

Опаньки! В щель из-под закрытой двери на кухню пробивается тонкая полоска света. Хм, неужто с вечера забыл? - я недовольно хмурюсь, ибо что-что, а забывчивость мне как-то не свойственна. Уж если устройство движка с СУшки пятнадцатой знаю как свои пять пальцев, то комментарии тут излишни.

Вот так, с незажжённой сигаретой в уголке губ, с дурацкой и слегка небритой рожей я и предстал перед своей судьбой. К тому же и в одних семейных трусах, не говоря уже о босых ногах. Только я ещё не знал о том, открывая скрипучую дверь на кухню.

Возле придвинутого к окну стола сидели двое. На мой первый взгляд… да и на второй тоже - самого непонятного облика.

Слева унылый субъект в каком-то сером балахоне, сидя на колченогой табуретке, покачивался эдак меланхолично и смотрел при этом в пространство с упрямо поджатыми губами на кислом невыразительном лице. Зато второй, сидящий меж столом и газовой плитой… колоритнейшая, я вам доложу, личность!

Чернявый и стройный, с аляповатой серьгой в ухе и ярко-пёстрой рубахе, легкомысленно завязанной узелком на животе. Больше похожий на испанского авантюриста из приключенческого кино - да и вообще, кто пропустит такого на территорию закрытого городка?

Я уже шагнул было вперёд с самым недвусмысленным намерением гаркнуть своим отнюдь не тихим голосом и потребовать документы, как печальный субъект повернул ко мне бледное лицо. И вот тут-то, братцы, меня проняло! Глаза-то, глаза - глубокие, словно вынимающие душу. И в то же время светящиеся, как… если кто из вас видел звёзды из стратосферы - яркие, колючие, совсем не смягчённые толщей воздуха - тот поймёт.

– Присаживайтесь, пожалуйста, - непонятного возраста и неприметного облика гость взглядом подвинул ко мне третий, и последний в кухне, табурет.

Именно взглядом! Потому-то я сел молча и безропотно, ощущая задницей прохладу дерева, а ладонью - нагревающийся в руке металл зажигалки. Интересные дела тут, между прочим, заворачиваются!

"Дела у прокурора, а у нас делишки" - ехидненьким голоском всплыла у меня в голове любимая присказка полкового начпотеха. И тоненько звеня, слова эти стукались о стенки моей обалдевшей и абсолютно пустой головы. Отскакивали и кружились в пыльной, тёмной и ничегошеньки не соображающей черепушке. Бля, а ведь точно помню - не усугублял я с вечера - мне ж нынче утром на дежурство!..

– Не волнуйтесь, только, ради бога, - серый выглядел уныло-безмятежно, но сосед справа при этих словах еле заметно, этак легонько поморщился.

И тут до меня начало что-то доходить. Не знаю - то ли из-за того, что я читаю много (а что ещё делать, коли холостой, а пить много нельзя?), то ли из-за моей обострённой благодаря работе со сложными механизмами интуиции - но если принять за предпосылку, что ангелы и бесы действительно существуют… то всё становится объяснимо. И холодная невозмутимость серого, издали похожая на уныние пополам со скукой, и некий исходящий от чернявого неуловимый жар - и вовсе не из блестящих умных глаз.

– Крепкий народ эти люди, - ухмыльнулся тот, коего я априори мысленно назвал бесом. Шайтаном. Чёртом, в общем.

– Это точно, - равнодушно кивнул бесцветный ангел и поднёс мне на кончике пальца огонёк.

Я прикурил от этого невиданного чуда спокойнее, нежели ожидал от себя даже сам. Галлюцинации или бредни исключаются абсолютно - слышно, как поскрипывает под серым табурет, как капризничает на стоянке движок жигулёнка торопящегося на свидание капитана Митрохина. Да и чуть кисловатый, пощипывающий дымок болгарской сигареты, витиевато выписывающий в воздухе вязь неведомых мне иероглифов, отнюдь не казался плодом больного воображения.