Красная угроза - Вадим Панов

Глубокая московская ночь коротка, как юбка дерзкой студентки-первокурсницы. Не все, конечно, ночи, а только летние. И не все летние, а только те из них, что приходят в июне и начале июля. В эти месяцы ночи падают на город, подобно выпрыгнувшему из засады убийце, наваливаются на Москву, пытаясь навсегда закутать её в рыхлую жаркую тьму, но лишь чернят старые камни, ненадолго обращая мир в свою веру, и быстро убегают, угрюмо обещая собраться с силами к августу, чтобы потом, осенью и зимой, показать москвичам свою истинную мощь.

Глубокая летняя ночь не имеет собственного смысла, а служит сигналом: припозднившиеся гуляки понимают, что пора расходиться, и, зевая, бредут по домам; ворочаются, разглядывая последние сны дворники и те, чей рабочий день начинается в пять утра, а патрульные полицейские едва борются с дремотой, встречая самую тяжкую часть дежурства. Глубокая ночь уходит, едва облапив город тьмой, но Москва не просыпается, а лишь натягивает на голову одеяло, укрываясь от поднимающегося солнца. И замирает, проваливаясь в крепкий предутренний сон.

И именно глубокой московской ночью, когда летняя тьма набрала полную силу и её покрывало стало непроницаемым, на опустевшей Пятницкой появился высокий, очень худой старик, облачённый в старомодный тёмный костюм. Он прогулялся от Москвы-реки вверх по улице, равнодушно разглядывая купающиеся во мраке дома, свернул в переулок и скрылся в старом двухэтажном особняке, прячущемся в маленьком дворике. Обычные жители Замоскворечья, заурядные, не знающие магии и Тайного Города челы, считали, что в небольшом домике с имперских времен располагается одно из никому не нужных государственных учреждений, странным образом не попавшее в поле зрения жадных до захвата ценной недвижимости чиновников, но они ошибались. Обычные жители Замоскворечья понятия не имели, что сухопарый старик был не человеком, а существом намного более древним, – навом по имени Баррага, самым знаменитым мастером големов Тайного Города, и жадные чиновники могли отнять у него разве что время, но никак не собственность.

Войдя в особняк, Баррага включил в гостиной свет – одно-единственное бра на дальней стене, и некоторое время переминался у дверей, словно раздумывая, а если называть вещи своими именами – явно не зная, что делать дальше, и пребывая в сомнениях и растерянности, что с навами случалось невероятно редко. Он посмотрел на наручные часы, хотя прекрасно знал, что они покажут, затем перевёл взгляд на каминные, покачал головой, потянулся к выключателю, намереваясь погасить бра и уйти, но сдержался. Он как будто согласился на встречу – нехотя или необдуманно, и теперь корил себя за проявленную слабость.

Баррага вёл себя так, словно его обуревали плохие предчувствия.

Но, несмотря на них, он принял решение остаться в особняке, прошёл к стоящему справа от бра креслу, уселся и замер, подперев подбородок рукой. Словно обратился в статую, которых в гостиной было достаточно.

Комната предназначалась для встреч с клиентами, и Баррага обставил её соответственно: два кресла, журнальный столик, диван, изящно отделанный камин, несколько книжных полок и довольно много пустого пространства в центре – словно танцпол. В действительности нав не танцевал и не любил, когда под музыку двигались вокруг, а использовал центр гостиной для демонстрации своего товара. И хотя на предстоящей встрече Баррага не собирался ничего показывать, образцы из гостиной не убрал, и в углах комнаты стояли искусные скульптуры, каждая из которых представляла собой одного из знаменитых големов старого мастера: длинный, закованный в броню Лунатик, сжимающий герданы; приземистый и очень мощный Тур, не такой быстрый, как Лунатик, зато умеющий защитить территорию не хуже крепостной стены; зубастая Гончая, способная без устали преследовать добычу и днём, и ночью; и Кусто – голем, созданный Баррагой для войны под водой и потому пребывающий в стеклянной колбе. А журнальный столик украшала мраморная статуэтка ястреба, исполненная с таким мастерством, что птица казалась живой.

Но такой же неподвижной, как задумавшийся нав.

Абсолютный штиль царил в гостиной до двух сорока пяти, когда в её тишине громом прогремел телефонный звонок. Баррага поморщился, достал из кармана пиджака смартфон и бросил на журнальный столик, предварительно выбрав громкую связь.

– Да?

– Доброй ночи, – вежливо произнёс мужчина на другом конце линии.

– Доброй, – чуть помолчав, отозвался нав.

– Вы обещали маяк.

Баррага тяжко вздохнул, отказываясь от последней возможности изменить принятое решение, буркнул:

– Входи.

И сделал пасс левой рукой.

На паркете засветился тёмно-синий круг со сложными, напоминающими иероглифы письменами внутри, а примерно через восемь секунд над кругом появился быстрый тёмный вихрь, из которого в комнату шагнул мужчина в сильно запылённой рабочей одежде: крепкие ботинки, штаны-карго, рубашка и жилет с многочисленными карманами. В руках мужчина держал прямоугольный предмет, завёрнутый в плотную коричневую бумагу. Как только он вошёл, чернильный вихрь магического портала растаял, а указавший ему путь маяк погас, не оставив на паркете никаких следов.

Оказавшись в гостиной, мужчина поклонился, но без подобострастия, демонстрируя уважение, а не унижение. Но остался стоять перед сидящим Баррагой, показывая, кто здесь старший.

– К чему предосторожности, Муса? – угрюмо спросил мастер.

– Кажется, за мной следят.

– Кажется или следят?

– Вам известны пределы моих магических способностей, мастер, – ответил мужчина, крепко сжимая в руках завёрнутый в бумагу пакет, похоже, довольно тяжёлый. – Я не в силах противостоять опытному колдуну.

– Тогда почему ты решил, что за тобой следят? – поинтересовался нав, по-прежнему не покидая кресла. – Предчувствия?

– Да.

Баррага молча кивнул. Не стал говорить Мусе, что его самого обуревают нехорошие мысли, только связанные, увы, отнюдь не со слежкой. Старый мастер даже думал срочно позвонить Сантьяге, но отказался от этой мысли, поскольку не мог подкрепить свои слова ничем, кроме предчувствий, и не хотел выглядеть трусом. Не хотел показывать, что едва ощутимые подозрения – неясные и эфемерные, – способны его напугать.

– Здесь ты в безопасности, – сказал Баррага то ли гостю, то ли себе.

– Надеюсь, – мрачно отозвался Муса и машинально огляделся.

Машинально и нервно.

– Не доверяешь моему слову?

– Доверяю, – искренне ответил мужчина. – Но мы не знаем, кто за нами идёт.

А вот это замечание разозлило старого мастера настолько, что он не удержался от проявления эмоций.

– Я – нав, – гордо напомнил он, изгибая тонкие бледные губы в презрительной усмешке. – Я живу так долго, что помню обезьян, которых вы зачем-то стали именовать своими предками. Я помню все пожары Москвы и два из них устроил лично. Я видел, как приходят в упадок цивилизации, а на их месте поднимаются новые, сильные, злые и очень молодые… Не страны, чел, не государства, а целые цивилизации. И если я говорю, что здесь безопасно, значит, здесь безопасно.