Битва цивилизаций. Секрет победы - Александр Севастьянов

Война соприродна человеку, без нее его жизнь непредставима. О первопричине этого поговорим ниже, а пока отметим вот что.

Если этнос живет изолированно, допустим — на острове, как древние исландцы, то воюют между собой его составные части: семьи, роды, кланы. Повод для этого найдется всегда (см. «Исландские саги»). Ну, а если этнос не защищен со всех сторон естественными преградами, он вынужден находиться в состоянии перманентной войны с окружающими его племенами и народами. И чем меньше он имеет природных защитных рубежей, тем больше его жизнь напоминает непрерывную войну, в которой он либо исчезает, либо побеждает. Пример — вся история Руси.

Мотивы войны разнообразились и развивались: имущество, сокровища, деньги, династический престиж, тщеславие и жажда подвигов и проч., включая даже культуртрегерство. Мотивы разнообразились, но метаполитическая суть оставалась неизменной: этнос или его элита стремились к расширению царства своего «Я — могу».

В общем я бы классифицировал мотивы так:

I. За выживание. Сюда входят войны за землю и другие ресурсы; за женщин; за имущество, еду и рабов;

II. За свободу и место под солнцем. Сюда входят, в том числе, национально-освободительные и оборонительные, т. н. «справедливые» войны;

III. За гегемонию и власть в регионе. Сюда входят и гражданские войны;

IV. За мировое господство. Война этого рода отличается от прочих тем, что никогда не останавливается ни на секунду, меняются только ее субъекты. Ибо если проблемы с женщинами, пищей и свободой можно решить на длительный срок, то окончательное мировое господство недостижимо ни для какого народа в принципе, хотя претенденты на него возникают постоянно. Война за мировое господство есть также, как правило, одновременно война цивилизаций, ибо очередной претендент несет с собой собственную цельную концепцию мироустройства.

* * *

Некогда великий теоретик военного дела Карл Клаузевиц (1780–1831) выдал знаменитый афоризм: «Война есть продолжение политики иными средствами».

Творения Клаузевица приобрели особую популярность в годы, отмеченные для Германии новыми важными условиями. Это, во-первых, долгожданное объединение разрозненных немецких земель в единую империю (1871). Во-вторых — это завершение германского промышленного переворота в 1880-е годы. А в-третьих (и в-главных), это бурный демографический рост немецкого этноса, сопровождавшийся раскрестьяниванием и урбанизацией. И в то время, как все остальные европейские страны предпочитали на театре Европы действовать дипломатическими, а не военными методами, Германия готовилась к войне. И как готовилась! Об этом лучше других сказал Е.Н. Трубецкой:

«Тот доведенный до конца государственный абсолютизм, который ужасает нас в Германии, есть прежде всего абсолютизм военный; он неотделим от лозунга “все для войны”, ибо именно во имя этого лозунга государство требует для себя полного, неограниченного владычества не только над телами, но и над душами, над самой совестью личности. У нас это — пока только лозунг военного времени, до таких крайних последствий не доведенный и постольку в условиях настоящей мировой борьбы действительно вытекающий из долга перед родиной. Но в Германии, которая готовилась к войне сорок три года, это был уже издавна лозунг мирного времени. Мы видим в ней яркий образец страны, которая в течение десятилетий жила для войны, подчиняла ей всю свою жизнь и политическую, и промышленную, и духовную. Каждая немецкая фабрика приспособлялась к тому, чтобы стать в случае нужды филиальным отделением завода Круппа; всякая школа воспитывала и дрессировала для войны; весь государственный и общественный механизм строился на началах военной дисциплины; и, наконец, вся умственная жизнь была как бы подготовлением ко всеобщей духовной мобилизации. Отсюда то превосходство немецкой подготовки и техники, которое обнаружилось в начале этой войны. Отсюда же — и этот отталкивающий духовный склад, поразивший мир, — духовный склад народа, для которого война заслонила всякие другие цели существования»[1].

Статья Трубецкого увидела свет в 1917 г., когда до конца той войны оставалось еще два года. Но текст русского мыслителя содержал в себе зловещее пророчество, далеко, быть может на столетия, выходящее за пределы переживаемого катаклизма и сбывающееся с удивительной точностью вот уже почти сто лет. Он писал:

«На мир надвигается эпоха величайшего соблазна. В начале настоящей войны еще можно было тешиться иллюзиями о том, что данная война будет последней. Но теперь стало очевидным, что она — только начало того всемирного грозового периода, когда новые грозы будут рождаться из испарений предыдущих гроз. Весь мир раскололся надвое и никакими человеческими усилиями нам не заделать этой трещины. Уже теперь, во время войны, обозначились два резко враждебных лагеря, на которые разделятся народы после войны. “Война после войны” уже стала ходячим лозунгом, и авторитетные выразители общественного мнения всех стран заранее высказывают решимость подчинить ей всю экономическую жизнь. Да как же им и не готовиться, когда обнаружилось, что самый мир народов на деле — лишь скрытая война, которая всякому неподготовленному грозит гибелью. И нет ничего нейтрального в этом мире-перемирье, ничего, что не было бы отравлено заранее грядущей войной. Промышленные успехи противника, рост его населения, все это грядущие боевые опасности. Его фабрики — потенциальные орудия смерти, его наука и умственное развитие — угроза нашего собственного истребления.

Мы должны готовиться к тому, что и у нас лозунг “все для войны” может стать лозунгом мирного времени. И готовиться к войне грядущей будут не “так себе, между прочим”, как готовились к войне настоящей, ибо страх перед противником возрастет. Будут готовиться с напряжением всех сил, ибо к этому вынудит напряжение противника; и, в пределах самозащиты, эти заботы оправданы, вынуждены»[2].