Исчисление ангелов - Грегори Киз

Петр вздрогнул – капля крови попала ему на кафтан. Хотя он и встал на расстоянии не менее тридцати футов, подальше – не лишняя предусмотрительность, если используется кнут. В опытных руках кнут способен глубоко рассечь тело, так что кровь брызжет фонтаном, а сейчас кнутом орудовал настоящий мастер. Петр невозмутимо наблюдал, как сыпались удары. Истязуемый уже давно перестал кричать. Вместо этого он издавал какие-то странные, жалобные звуки, похожие на карканье, и лицо его выражало не столько муку, сколько растерянность, словно разум отказывался принимать то, что творили с его телом.

Петр подошел к истязуемому, тот был подвешен за связанные за спиной руки. Руки вывернулись, и человек имел вид почти комический, казалось, будто голова у него повернута задом наперед. Петр хотел удостовериться, не переусердствовали ли они – может ли Алексей еще говорить. Из груди страдальца вырвалось хриплое дыхание. Он плакал, слезы текли и, касаясь искусанных губ, окрашивались в красный цвет.

– Прости меня, – простонал Алексей.

Царь почувствовал, что у него перехватило горло. С трудом он произнес.

– До меня дошли слухи, что ты желал моей смерти.

Алексей судорожно дернулся, лицо исказилось до неузнаваемости, словно и по лицу его нещадно били.

– Я негодяй, я несчастный негодяй, – вырвались у него рыдания, – и умру сейчас. Надеюсь, что умру. Я согрешил против тебя и больше не достоин жить.

– Ты хочешь сказать, что у тебя не осталось сил, Алексей, – тихо произнес Петр.

Алексей засмеялся, но это был не смех, а какой-то полузадушенный кашель.

– Ты не похож на обычного человека, – смог выдавить Алексей. – Если ты – мера силы, то никто не может с тобой сравниться.

Легкая дрожь пробежала по телу Петра. «Если бы ты только знал», – подумал он. Царь откашлялся.

– Душа моя скорбит, что все обернулось вот таким образом, Алексей. И я знаю, что это моя вина и мое поражение.

– То, о чем ты спрашиваешь, – невозможно, – насколько мог резко, ответил Алексей. И неожиданно, даже с какой-то радостью, Петр понял, что тот злится, сверх позора и страданий у него достает еще сил злиться.

«Невозможно!» Это слово должно было стать тайным знаком. Петр должен был понять: он – причина, он – убийца.

– Ты никогда не понимал, – произнес Петр. – Каждый день, каждый божий день я работал, чтобы превратить Россию в ту страну, какой она может быть, должна быть. Каждый божий день! И каждый раз, когда я позволял себе минуту отдыха, чтобы выспаться, или поднять паруса и, наслаждаясь, отдаться вольному ветру, или просто почитать книгу, обязательно именно в этот момент случалось какое-нибудь несчастье. То сенатор окажется мошенником и попадется на взятке, то сумасшедший поп деревню живьем сожжет. Я создал армию и выиграл с ней столько войн. Я собственными руками строил корабли, и у нас теперь есть флот, чтобы защищать свои моря, и есть на чем возить наши товары во все страны света. И башмаки, что я ношу, заработаны мною, заработаны тяжелым трудом! Вот что значит править Россией! Я все это делаю для того, чтобы Россия стала сильной, могущественной державой, смогла занять достойное место в нарождающемся новом мире. Я веду ее этим путем. А ты? Ты тянешь ее назад и все смущаешь народ какими-то суеверными глупостями. Когда я взошел на трон, Россия была страной варваров, отсталой страной, посмешищем для всего мира. А сейчас – ты только посмотри на нас! Я так много сделал, что даже после моей смерти Россия уже не сможет повернуть вспять!

Какое-то время Алексей молчал.

– Я знаю, – наконец произнес он. – Но ты должен понять, я считаю, что ты выбрал неверный путь. Вы уничтожаете нашу церковь, рубите корни, отказываетесь от веры наших дедов и отцов. Ты вступил в сговор с демонами…

– Они не демоны, – оборвал Петр, чувствуя, как в нем закипает ярость. – Это наука. А ты хочешь, чтобы мы повернули назад? Ты что ж, хочешь, чтобы мы уступили соседям наши скованные льдом морские порты? Ты хочешь, чтобы мы снова вернулись в Москву, кутались в шубы и терпеливо ждали лета и благоденствия? Ты хочешь, чтобы мы погрязли в том невежестве, откуда я с таким трудом вытащил Россию? Или ты хочешь, чтобы она пала еще ниже?

Алексей посмотрел на него, черные круги легли вокруг его глаз, и, казалось, он смотрит из глубины черных глазниц.

– Да. Лучше мы будем страдать, как истинные христиане, чем пойдем по пути, что ты нам пророчишь. – Он сплюнул. Кроваво-красный плевок полетел в сторону ифрита, что маячил за спиной Петра. Петр едва посмотрел в ту сторону. Ифрит – закрученное спиралью свечение с единственным пламенеющим в центре глазом – всегда был с ним. Он был его телохранителем, более верным и преданным, чем любой, даже самый доверенный человек.

– Это творение науки, – сказал Петр. – Это открытие моих философов.

– Ваши философы открыли ворота ада и выпустили оттуда это чудовище.

Петр не стал вступать в спор, напротив, чтобы себя успокоить, сделал несколько глубоких вдохов. У него начало нервно подергиваться лицо, и он не хотел, чтобы с ним случился припадок.

– Ну что ж, раскаиваться ты не желаешь?

– Я раскаиваюсь, поскольку знаю, что я должен умереть.

– Тебе не нужно умирать.

– Я хочу умереть. Мне в жизни иного не осталось. Ты все отнял, ты отнял у меня даже Ефросинью…

– Твоя финская девка тебя предала, Алексей. Она нам все рассказала, да еще и придумала бог весть что, и все ради того, чтобы спасти свою жалкую шкуру.

Алексей опустил голову, волосы упали ему на лицо и полностью скрыли его.

– Все, что она сказала, – неправда. Но скажи мне, она осталась жива? – едва слышно произнес Алексей.

– Жива, – ответил Петр и развернулся, чтобы уйти. Но вдруг остановился. – Пойми, они же использовали тебя, – сказал он, – все эти бояре и попы. Ты был их оружием в борьбе со мной.

Алексей поднял на него глаза.

– Я сожалею только о том, что желал твоей смерти, – сказал он. – Я желал и боялся этого. Я всегда всего боялся, и особенно тебя, отец. Я всегда и всем не устраивал тебя. Я был не таким, каким ты хотел видеть своего наследника, преемника. Но сейчас я уже ничего не боюсь. Совсем скоро Господь призовет меня, и поэтому я прошу простить меня, и, возможно, кто знает, мы еще встретимся… – Он разрыдался, и на глаза Петра навернулись слезы.

– Я прощаю тебя, Алексей, сын мой. Прости меня, я потерял тебя.

Сказав это, Петр развернулся и вышел, у него больше не было сил выносить эту сцену. Как преданный пес, ифрит последовал за ним. Петр вернулся во дворец, сел за стол, остановившимся взглядом уперся в лежавший перед ним приговор собственному сыну. Зажатое в руке перо дрожало. Так он сидел несколько часов. Он так и не поставил своего имени под приговором. Вошли и доложили, что царевич Алексей скончался.