Просто знать, что ты есть - Дженнифер Хейворд

Санкт-Мориц Февраль 2017 года

Алешандру Салазар не мог отрицать, что это идеальное завершение дня после прыжков на лыжах с парашютом на курорте в Швейцарских Альпах. «Макаллан»[1] выдержки 1946 года, трое ближайших друзей и игра в покер с высокими ставками в частном номере одного из самых шикарных клубов Санкт-Морица – это тройной праздник.

Их было четверо: Себастьен Аткинсон, добрый друг и наставник, основатель клуба экстремального спорта, которым они начали заниматься еще в колледже, Антонио Ди Марчелло, владелец одного из гигантов мировой строительной индустрии, и Ставрос Ксенакис, будущий исполнительный директор фармацевтической компании «Динами».

Даже три привлекательные скандинавки в переполненном баре, явно жаждущие разбить их компанию, не стали для них достаточной приманкой – дружба закаляется в трудностях.

В прошлом году в Гималаях они едва не погибли, когда вытаскивали Себастьена с горного склона. Они успели до того, как глыба снега не накрыла их всех.

Сегодняшний уик-энд по сравнению с тем, что было тогда, показался им приятной прогулкой.

Алешандру грело ощущение благополучия. Он откинулся в кресле, держа бокал на бедре, и оглядел стол. Сегодня какая-то другая атмосфера, трудно уловимая, но… другая. Возможно, прошлогодняя едва не произошедшая трагедия все еще свежа в памяти. Возможно, что лозунг их клуба – «Жизнь коротка» – правдивее, чем когда-либо. Или потому, что Себастьен совершил, можно сказать, святотатство, женившись и тем самым выйдя из узкого спортивного кружка.

Ставрос посмотрел через стол на Себастьена и, усмехнувшись, спросил:

– Как твоя жена?

– Более приятная компания, чем ты сегодня. Почему такой угрюмый?

Ставрос скривился:

– Дед грозится лишить меня наследства, если я вскоре не женюсь. Я готов послать его к черту, но…

– Твоя мать, да? – спросил Алешандру.

– Именно.

Грек находился между молотом и наковальней. Если он не будет играть по семейным правилам, не продолжит род Ксенакисов, то дед осуществит свою угрозу лишить Ставроса наследства еще до того, как он получит контроль над фармацевтическим концерном. Ставрос счел бы это блефом, если бы не мать и сестры, которые пострадают материально, если подобное случится. А этого Ставрос не может допустить.

Себастьен подвинул стопку фишек на середину стола.

– Вам никогда не казалось, что мы тратим нашу жизнь, подсчитывая деньги и гоняясь за внешними эффектами, упуская что-то более важное?

Антонио кинул пригоршню фишек Алешандру и пробурчал:

– Надо же, четыре рюмки – и он уже философствует.

Себастьен добавил свои фишки к кучке Алешандру и сказал:

– Я серьезно. В нашем случае это цифры на странице, очки на табло. А какой это вклад в нашу жизнь? Счастья на деньги не купишь.

– Но купишь кое-что приятное, – заметил Антонио.

Себастьен поморщился:

– К примеру, твои автомобили? – И перевел взгляд на Алешандру: – Или твой личный остров? И яхта, которой ты так гордишься? Мы покупаем дорогие игрушки и забавляемся опасными развлечениями, но чем это обогатит нашу жизнь? Наши души?

– Что ты конкретно предлагаешь? – спросил Алешандру, подтолкнув кучку фишек на кон. – Жить в горах среди буддистов и познавать смысл жизни? Отказаться от нашей собственности, чтобы обрести свое внутреннее «я»?

Себастьен хмыкнул:

– Да вы трое не смогли бы продержаться и двух недель без своего богатства и семейного имени. Ваше обеспеченное существование делает вас слепыми, вы не замечаете подлинной жизни.

Алешандру застыл. Он обиделся. Пусть Себастьен единственный среди них, кто «сделал себя сам», старше их на три года, но все они добились успеха самостоятельно.

Возглавить семейный бизнес было правом Алешандру по рождению, но это он в должности исполнительного директора сделал кофейную компанию Салазаров известной на международном рынке.

Ставрос сбросил три карты и заметил:

– Только не говори нам, что ты вернулся бы к прошлому, ну когда ты еще не разбогател. Голод – это несчастье. Вот почему ты сейчас такой богач.

– Дело в том, – ответил Себастьен, – что я давно подумывал о том, чтобы пожертвовать половину своего состояния на благотворительность – организовать всемирный фонд по розыску и спасению людей. Не у всех есть друзья, которые откопают тебя из-под снежной лавины голыми руками.

Алешандру едва не поперхнулся глотком виски.

– Ты серьезно? И во сколько это выльется? Миллиардов пять?

– С собой на тот свет этого не возьмешь. Я скажу вам вот что, – продолжал Себастьен, – если вы трое сможете продержаться две недели без кредитных карт и без фамильного имени, то я это сделаю.

За столом воцарилась тишина.

– Когда начнем? – спросил Алешандру. – У каждого из нас масса обязанностей.

– Согласен, – сказал Себастьен. – Подготовьтесь и ждите от меня сообщений. И помните – две недели в реальном мире.

– Ты действительно собираешься держать пари на половину своего состояния?

– Если ты рискнешь своим островом, то да. – Себастьен поднял бокал. – Я сообщу вам, где и когда.

– Я в деле, – сказал Ставрос.

Они чокнулись. Алешандру забыл о брошенном вызове, счел это одной из философских проповедей друга под влиянием выпитого виски.

Но… спустя пять месяцев оказался в Кентукки, в знаменитых конюшнях Харгрова.

Пять месяцев спустя. «Эсмеральда», поместье Харгровов, Кентукки. Первый день задания

Сесили Харгров сделала поворот к последней полосе для прыжка, но так резко, что задние ноги Бахуса выпрямились раньше, чем лошадь обрела равновесие. Она выправила шаг Бахуса и направила его к первой изгороди.

Слишком медленно. Черт, что с ним происходит?

Она впилась каблуками в бока лошади, заставив взять преграду, но от неуверенности Бахуса было потеряно время.

Стиснув челюсти, подавляя злость, она закончила два последних прыжка, перешла на рысь, затем на шаг, остановилась и сняла шлем.

Дейл мрачно на нее взглянул. От горячего летнего солнца она вспотела, и пряди волос прилипли к голове.

– Ничего не хочу знать, – выговорила она.

– Шестьдесят восемь секунд. Тебе необходимо понять, что происходит с этой лошадью, Сесили.